Глухие и их импланты, карлики и их операция по удлиннению конечностей… Это еще одна схватка – на этот раз не столько за идентичность, сколько за науку. Если состояние людей с синдромом Дауна можно нормализовать, не стоит ли более серьезно подумать о необходимости прекращения беременности с этой патологией? Коста говорит: «Генетики ожидают, что синдром Дауна исчезнет, так зачем финансировать лечение? Это похоже на соревнование с теми, кто продвигает методы раннего скрининга. Если мы не будем достаточно шустры, чтобы предложить альтернативы, все может рухнуть».
Анжелике Роман-Хименес было 27, когда в 1992 году родилась ее дочь Эрика
[556]. Эрика была первенцем, и ей даже в голову не приходило делать амниоцентез. Но, когда ребенок родился, Анжелика поняла, что что-то не так. «Я помню, как держала доктора за руку и говорила: „Пожалуйста, скажите мне, в чем дело?!“ Мой муж – я видела все по его глазам…» Врач сказал Анжелике, что у ее ребенка был «легкий синдром Дауна», хотя нет никакого способа определить степень тяжести расстройства у новорожденного.
Врачи предлагали возможность отдать ребенка на усыновление, но Анжелику волновало не это; она была озабочена вопросом, как рассказать об этом людям. «Я позвонила родителям: „Ребенок родился с…“ – и не смогла окончить фразу. Отец спросил: „Ну что, у нее все пальцы целы? У нее все пальцы на ногах?“ Я ответила: „Да, да“. „Что бы ни было, мы с этим разберемся“». Мы часто слышим о безусловной любви к своим детям, несмотря ни на что. И вот она. Ее священник сказал: «Бог дал вам этого ребенка не просто так. Бог не дает испытаний не по силам. Со всем, что есть на вашем пути, вы можете справиться, и с этим тоже».
Не у всех хватило мужества отреагировать так же. «Многие наши друзья восприняли это как смертельный удар, – сказала Анжелика. – Я не могла сдвинуться с места. Почему это случилось с нами? Но потом ты понимаешь: „Подожди-ка, она жива. Она нуждается в нашей любви и внимании“. Я все еще хотела оповестить друзей и родственников о рождении дочки, и я отправила письмо, в котором описала, как мы теперь живем».
Хотя Анжелика была католичкой, она работала в администрации Епископальной церкви Троицы
[557] на Нижнем Манхэттене, а у ее коллеги была подруга с ребенком с синдромом Дауна. «Она разговаривала со мной по телефону больше часа и советовала, какие книги прочесть. Держаться подальше от всех методов, которые были разработаны до 1980-х годов. Присоединиться к группе поддержки родителей. Вот тогда я и вырвалась из этого „Зачем?“» Помогло и то, что Эрика родилась в том же году, когда Джейн Поли включила Джейсона Кингсли в свою программу. Представления о людях с синдромом Дауна широко распространялись, чего не было еще за несколько лет до этого.
За шесть недель Анжелика записала Эрику в программу раннего вмешательства. «Когда ваш ребенок рождается с инвалидностью, все ваши большие надежды и мечты разбиваются вдребезги. Когда ей был год, я всегда следила, идет ли она в ногу с другими детьми в центре. Она боролась со своей моторикой, своими двигательными навыками. Однажды ей хватило ловкости, чтобы поднять маленький лепесток хлопьев Cheerio, и мне хотелось прыгать от радости. Через несколько лет ей понадобился слуховой аппарат. Конечно, мы хотели сделать все возможное. Ведь если ребенок не может слышать, как будет развиваться его речь? Поэтому доктор сказал: „Она не будет идеальной“. Я подумала: да как он смеет так говорить?! Он сам тоже никогда не будет идеальным».
Развитие речи продолжалось. «Она могла указать на то, чего ей хотелось, и мы подбадривали ее: „Скажи нам, чего ты хочешь?“ Как-то раз у нее была аттестация в школе, и психолог спросила меня, убирает ли Эрика постель по утрам. Я ответила: „Ну, нет. Мы обычно торопимся. Я убираю сама, и мы выходим“. „Не дав возможности“, – подчеркнула психолог. Теперь я всегда стараюсь дать ей такую возможность – застегнуть молнию на пальто или завязать шнурок. Она может написать свое имя, адрес и номер телефона».
Эрика, как и многие люди с синдромом Дауна, борется с ограниченностью мышления. «Мы пытаемся научить ее, что опасно, а что нет, – сказала Анжелика. – Она очень доверчива, но без лишней тревожности. Мы научили ее, что, когда она встречает кого-то в первый раз, можно пожать ему руку. Мы пытаемся объяснить, что нельзя обнимать всех. Не все люди милашки». Эрика выглядела благоразумной. «Ей никто не звонит, не приглашают особо на вечеринки. Мы отправляли ее на курсы балета и музыки с другими детьми-инвалидами. Я чувствую, что эти другие дети с особенностями – ее референтная группа. Я хочу, чтобы у нее был близкий друг, с которым они могли бы разделить общие переживания. Я организовала отряд скаутов для особых девочек. У нас есть девочки, страдающие аутизмом, девочки с синдромом Дауна, девочки, прикованные к инвалидному креслу».
Эта работа отнимает у Анжелики очень много времени. «У меня есть младшая дочь Лия, которой сейчас 15, и иногда она беспокоится о том, как она выглядит в глазах других людей: „Примут ли они меня, если узнают, что у меня сестра с особыми потребностями?“ Мы говорим Лие, что тут нечего стесняться. Бог дал нам ее такой». Эрика не дает никакого повода ее стыдиться. «Она понимает, что не может бегать так же быстро или прыгать через скакалку, как другие дети. Но она никогда не спрашивала меня, почему. Эрика говорит: „Если ты хорошо ко мне относишься, я буду хорошо относиться к тебе“. Часть меня хочет, чтобы она была в курсе, а другая часть… ох, если она будет знать, она не будет счастлива».
Анжелика с самого начала была серьезно настроена на поиск смысла в своем опыте, и она стала воспринимать инвалидность Эрики как повод для собственного личностного роста. Когда Эрике было девять, Анжелика заболела раком груди. «Опыт воспитания Эрики сделал меня сильнее, в том числе помог справиться и с этой напастью, – сказала Анжелика. – Я стала таким сильным человеком благодаря ей». Церковь Святой Троицы находится всего в нескольких кварталах от башен-близнецов, и Анжелика была там 11 сентября. Она сумела сохранить хладнокровие посреди этого хаоса и за это тоже благодарит Эрику. «Бог посылает нам эти испытания скорее раньше, чем позже, потому что, возможно, наша роль будет заключаться в том, чтобы помогать другим и расти из этого опыта, – сказала она. – Я чувствую, что мое служение сейчас в том, чтобы давать людям знание, пригласить их к себе домой, чтобы поговорить. Я не могла остановить те самолеты. Я не могла остановить ни свою болезнь, ни ее состояние. Ты не можешь остановить то, что уготовано судьбой».
В своих мемуарах Expecting Adam Марта Бек пишет: «Если вы не забыли школьную программу по биологии, то, возможно, вспомните, что вид определяется, в частности, количеством хромосом в каждой особи. Лишняя хромосома Адама делает его таким же не похожим на меня, как мул не похож на осла. Адам не просто делает меньше, чем „нормальный“ ребенок его возраста, – он делает другие вещи. У него другие приоритеты, другие вкусы, другие взгляды»
[558]. Бек пишет о преобразованиях, которые произошли в ее собственной жизни благодаря сыну. «Непосредственность и радость, с которыми он идет по жизни, делают желание достигать, прямо-таки гарвардское, очень похожим на тихое отчаяние. Адам замедлили мою жизнь так, что я замечаю, что находится передо мной, таинство и красоту во всем, вместо того чтобы продираться через лабиринт ярлыков и требований к достижениям, которые сами по себе не приносят радости».
