(Tucholski, p. 68 col. 2)
Тухольский не сообщает своим читателям, что Арашкевич содержался в Осташковском лагере, а затем – в мае 1940 года – его доставили в г.Калинин, но, как очевидно, там не расстреляли. Тухольский, скорее всего, понимал: один этот факт ставит под сомнение всю «официальную» версию Катыни.
27. Труп № 101. ЛЕВАНДОВСКИЙ Эдуард Адамович.
Квитанция Козельского лагеря от 19.XII.1939. На обороте запись от 14.III.1941.
Квитанция лагеря 1-ОН от 18.V.1941.
На с. 891 за №35 Тухольский упоминает Левандовского в Осташковском списке № 051/2 от апреля 1940 года:
35. ЛЕВАНДОВСКИЙ Эдуард Адамович, 1893 г.р.
На с.317 во 2-й колонке Тухольский снова называет Левандовского, но теперь уже как узника Осташкова:
Левандовский Эдуард
Род. 21.02.1893, сын Адама и Валерии. Капитан. 1-я пех. Корпус охраны пограничья.
Тухольский умалчивает, что Комиссия Бурденко идентифицировала Левандовского среди тел, найденных в Катыни. Такая находка ставит под сомнение «официальную» версию.
Хотя из доклада Комиссии Бурденко следует, что тела Арашкевича и Левандовского опознаны в Катыни, оба они занесены в официальную книгу некрополя польского военного кладбища в Медном. Иначе говоря, официальная польская версия состоит в том, что и тот, и другой сначала отправились по этапу из Осташкова в Калинин – что, как мы видели, соответствует действительности, – после чего их там же расстреляли. Словом, Тухольский молчаливо подразумевает, что доклад Комиссии Бурденко сфабрикован.
Но мы располагаем вескими доказательствами, что добытые Комиссией Бурденко находки не фиктивны, а подлинны.
C. Первичный источник, который невозможно было подделать
На с. 22 из 29-страничной описи материалов, найденных следователями Комиссии Бурденко в Катыни, читаем:
Фотофрагмент. Описи документов, обнаруженных экспертами Комиссии Бурденко
Эксперт тов. ПУШКАРЁВА.
1. Труп № 2.
а) Квитанция № 1 лагеря от 19 ноября 1939 года о принятии от ПРИБУЛЬСКОГО (ПРИДУЛЬСКОГО) Пшемыслава Болеславовича серебряного портсигара и вечного пера фирмы “Монблан”.
Обнаружено 30 января 1944 года.
Эксперты Комиссии Бурденко не смогли правильно прочитать фамилию. Зато имя и отчество оказались понятны и разборчивы: по-польски – «Пшемыслав, сын Болеслава», по-русски – «Пшемыслав Болеславович».
Есть один-единственный катынский военнопленный с окончанием фамилии на «ульский», именем Пшемыслав, отца которого звали Болеслав. Находим его в Осташковском этапном списке № 050/3 за апрель 1940 года (Tucholski, p. 886 №36):
36. КОЗЕТУЛЬСКИЙ Пшемислав Болеславич
Вообще, никакой другой катынский военнопленный ни в одном из лагерей для военнопленных не носил имени Пшемыслав, и отца которого звали Болеславом. Найденный нами вариант – единственный. Значит, он и есть тот самый человек.
Интересно, что Тухольский идентифицирует одного Козетульского, правда, по имени Ян во всех трёх лагерях!
В Козельске (Tucholski, p. 143 col. 2 – 144 col. 1):
Козетульский Ян
Родился 22.1 0.1899. Поручик, офицерский состав OK l.
Сравните Осташковский и Старобельский списки.
В Осташкове (Tucholski, p. 310 col. 2):
Козетульский Ян
Родился 22.1 0.1899. Поручик, офицерский состав OK l.
Сравните Козельский и Старобельский списки.
В Старобельске (Tucholski, p. 435 col. 2):
Козетульский Ян
Родился 22.1 0.1899. Поручик, офицерский состав OK l.
Сравните Козельский и Осташковский списки.
Тем не менее, в первом томе книги «Медное. Некрополь польского военного кладбища» обнаруживаем запись (правда, без фотографии) с именем Пшемыслава Козетульского, сына Болеслава
36:
Поручик пех. Пшемыслав Пётр КОЗЕТУЛЬСКИЙ, сын Болеслава и Хелены. Род. 22.II.1911 в Жирардове. Подпоручик. Со старшинством 15.VIII 1933, поручик – с 01.I.1936. В 1939 году служил в батальоне Корпус охраны пограничья ”Столбцы”.
L. 050/3 (36), 123.
Запись в книге некрополя польского военного кладбища в Медном воссоздана на основе оригинала.
Саму запись редакторы книги некрополя, скопировали с осташковского этапного списка. На самом же деле Козетульский похоронен не в Медном, а в Катыни.
Хотя Тухольский трижды называет фамилию Козе-тульского, у Гурьянова в книге «Убиты в Катыни» её нет. Тухольский вовсе не упоминает Пшемыслава Козетульского, сына Болеслава, хотя тот числится в советском этапном списке и в книге некрополя Медного.
Козетульского перевезли в Калинин вместе с другими заключёнными Осташковского лагеря. Но ни он сам, ни многие – а, возможно, и все остальные – его осташковские солагерники не подверглись смертной казни в Калинине (и, соответственно, не захоронены в Медном), а отправились по этапу в Смоленск. Этот факт опровергает «официальную» версию.
Интерпретация
Принципиально важно, что вопрос о квитанции Козетульского Комиссия Бурденко обошла молчанием. Следователи не смогли установить его личность, ибо не располагали этапными списками всех трёх лагерей военнопленных.
Но даже если б им удалось выяснить, что труп № 2 – бывший осташковский военнопленный, они вряд ли бы упомянули о нём в сообщении Комиссии. Судя по тому, что включено в опись, следователи искали документы с датой позднее мая 1940 года. И, как мы видели, кое-что найти удалось. Но квитанция датирована 19 ноября 1939 года. И, судя по всему, интереса она не вызвала.
Как раз отсутствие интереса Комиссии Бурденко к случаю Козетульского и делает его таким ценным доказательством.
* Квитанция не могла быть сфабрикована. Поэтому факт её обнаружения «экспертом» (следователем) из состава группы Комиссии Бурденко не подлежит сомнению.
* То, что Козетульский сидел в Осташковском лагере для военнопленных и что Комиссия Бурденко не сумела в этом разобраться, свидетельствует: данные на других идентифицированных узников Осташкова – Дзевоньского, Арашкевича и Левандовского – вероятно, тоже подлинны. Комиссия Бурденко не воспользовалась сведениями о Дзевоньском. Опять же, либо эксперты не смогли выяснить, что он осташковский военнопленный, либо они целенаправленно искали документы, датированные позднее мая 1940 года. Что дополнительно подтверждает подлинность квитанции Дзевоньского.
