Гаек
Ценцяла вообще не упоминает показания д-ра Франтишека Гаека! В её книге нет даже его имени. Меж тем, Гаек, член германской комиссии, опубликовал книгу с критикой «Официального материала»:
Frantis̆ek Haìjek Důkazy Katynskeì [Катынские доказательства]. [Прага], [Ассоциация чешских фармацевтов], [1946].
138
Основные положения своей книги (1946) Гаек повторил в более краткой форме в интервью чешской газете «Лидова демокрацие» 9 марта 1952 года, где он раскритиковал материалы слушания Комиссии Мэддена в Конгрессе США. 12 марта 1952 года статью перепечатала советская газета «Правда».
139
Критику Гаеком германского «Официального материала» можно охарактеризовать как поистине «разгромную». Однако и Ценцяла, и Сэнфорд уклоняются от её обсуждения, равно как от показаний Маркова. Ни книга Гаека, ни его интервью до сих пор не опубликованы в английском переводе.
В некоторых источниках говорится, будто Гаека арестовали советские власти и принудили его написать книгу против германского «Официального материала». Автору не удалось найти доказательств истинности таких утверждений. Как очевидно, Гаек хранил на сей счёт молчание, ибо в противном случае чешские писатели-антикоммунисты обязательно написали бы о чём-то подобном. Зато Гаек признался, что действовал из страха перед нацистами как в самой Катыни, так и после возвращения в оккупированную гитлеровцами Чехословакию.
Вот несколько отрывков из книги Гаека и его статьи 1952 года, из коих видно, какой серьёзный удар они наносят по «официальной» версии Катыни:
Возможно, кто-то будет возражать против этой идеи с тем, что я могу находиться под влиянием чувства благодарности к русским, освободившим наш народ и поэтому не могу высказываться иначе. Я, однако, преследую цель, чтобы историк, которому хотелось бы заниматься катынским вопросом, имел задокументированные аргументы, которые я приведу. Если бы я молчал, то может показаться, что я с немцами согласен и настаиваю на своей подписи [под протоколом экспертов в германском «Официальном материале»], т.е. на том, что польские офицеры были казнены весной 1940 года.
<…>
В показаниях этого свидетеля [Сильвестрова] много противоречий. Другие свидетели показывали, что лесок был обнесён ограждением из колючей проволоки высотой 2 м, охранялся вооружённой охраной, и никому нельзя было его посещать. Этот свидетель утверждает, что в окрестностях дачи в означенные дни запрещалось собирать грибы. Также маловероятно, что с расстояния в 50 м вечером или ночью он мог различить типично еврейские лица.
<…>
Странно, что немецкая администрация, хотя и приложила к делу столько усилий, не отыскала тех 10 польских рабочих, которые летом 1942 года первыми нашли могилы, и не спросила их, от кого они узнали о могилах и почему в таком случае не сообщили о находке немецким органам. Ведь у польских рабочих не было причин утаивать это дело.
6. Доказательство 5-летних сосенок.
В качестве доказательства немцы указывают также на молодые 5-летние сосенки, рассаженные на насыпанных холмиках. Сами мы их не видели, ибо могилы уже были открыты, нам показали только одну из сосен… Было установлено, что ей не менее 5 лет и что на срезе ближе к середине видна едва заметная тёмная полоса. Вызванный главный лесничий фон Герф заявил, что такая тёмная полоса возникает, если что-то останавливает рост дерева, например, пересадка, и предположил, что сосна пересажена 3 года назад. Однако сам он признался, что сосны слаборазвиты, растут в тени больших деревьев, так что появление полосы могло стать результатом других влияний, а не только следствием пересадки.
[О дневнике Адама Сольского]
Этот дневник я сам не видел. Его последняя, описанная выше, страница была опубликована в “Белой книге”.
140 Он довольно подозрителен своим содержанием и находится в противоречии с показаниями свидетелей и другими обстоятельствами. 9/4-го говорит о том, что пришли в лес в 8:30 утра, хотя, по показаниям свидетеля Сильвестрова, их отвозили в лес вечером и ночью. Подозрительно то, что дневник имели возможность вести, так сказать, до последнего мгновения перед казнью. Не проставлен год – только день и месяц. Одна дата стоит дважды, несмотря даже на то, что в дневник обычно пишут вечером о событиях прошедшего дня. Также отсутствует доказательство, что он написан собственной рукой автора.
<…>
И если даже предположим, что из-за меньшего содержания кислорода процесс оксидации был в катынских трупах замедлен, нельзя все же согласиться с тем, что они могли лежать в могилах 3 года. Состояние трупов говорит скорее о том, что они находились там несколько месяцев или, принимая во внимание меньшее содержание кислорода из воздуха и вялый процесс тления (оксидации), что они там лежали самое большее 1,5 года.
<…>
Адипоцирование – это превращение мягких частей тела в особенную светло-серую, липкую, однородную массу, источающую сильное зловоние, которая на воздухе засыхает и превращается в белое, но уже не пахнущее, удивительно легкое вещество…
Уровень адипоцирования тоже показывает, что трупы лежали в могиле приблизительно 1,5 года… Анализ одежды, её металлических деталей и сигарет тоже говорит против того, чтобы трупы могли лежать в земле 3 года.
Одновременно Гаек отверг идею д-ра Оршоша о «псевдо-каллусе», якобы доказывающую, что трупы находились в земле, как минимум, три года:
Проф. Оршош
141 из Будапешта обратил внимание на то, что в черепе одного из трупов он обнаружил на поверхности мозговой массы твёрдое, как бы известковое, отложение, которое в соответствии с его опытом наблюдается только после 3 лет нахождения трупа в могиле…
Это, однако, случается не только по истечении трёх лет, но иногда и гораздо раньше, т.к. всё зависит от количества и концентрации кислот, которые вызывают декальцинирование и размягчение костей, причём концентрация кислот бывает различна. Проф. Оршош осмотрел ряд черепов, но только у одного из них обнаружил подобные изменения, и к тому же, в незначительной степени. В остальных же черепах этого не было.
Гаек засвидетельствовал: его истинное мнение подверглось цензуре.
После моего возвращения и официальной публикации Катынского протокола, ко мне обратились редакторы издававшихся в то время ежедневников “Поледни лист” и “Вечерни ческе слово”. Они объясняли, что получили указание взять у меня интервью и что мои ответы будут опубликованы во всех ежедневных газетах. Я ответил на их вопросы и рассказал правду о том, что видел и слышал в Катыни, однако на следующий день я был очень огорчён, когда прочёл нечто совершенно иное, и что мне приписывались высказывания, которые мне совершенно не принадлежали и принадлежать не могли…
