– Я попросила… она привела меня, – выдохнула Ма.
– Вы в порядке?
– Я пришла повидать Хафиза.
– Он скоро придет.
Объявления, интервью, бюро по трудоустройству. Вот что он делал целыми днями.
– Подожду, – сказала она. – А ты как?
– Нормально.
Должно быть, она сама все поняла, потому что обмякла на стуле и закрыла глаза.
«Посмотрите, – хотела я сказать ей, – мое лицо зажило. Синяки сошли, порезы затянулись. Остался только шрам на разбитой губе. Я правда в порядке».
Но я не могла найти слов, чтобы утешить ее. Что я могла сказать, чтобы утешить мать, которая узнала в тот день всю ужасную правду?
В ресторан вошла пара, и я извинилась. Я как раз протягивала им меню, когда вошел Хафиз.
– Получил, – сказал он.
В его взгляде должно было ощущаться больше радости, в голосе – больше торжества, но всего этого не хватало. Смерть Паши Моради должна была освободить его, но всякий раз, глядя на меня, он заново вспоминал обо всем.
– Я думал, ты в безопасности, – сказал он той ночью, обрабатывая мои раны. – Я думал, он по мальчикам. По мужчинам. Но дело не в этом. Дело в его власти над людьми. – Хафиз носил свою вину, как оболочку из ненависти к себе, даже сейчас, когда должен был бы радоваться новой работе.
– Ты будешь водить грузовик? – спросила я.
– Мне надо будет подучиться, но им понравилось, что я умею чинить машины. Я начинаю со следующей недели.
– Здорово, – я почувствовала небольшое облегчение.
Мы так нуждались в этом. В ощущении, что мы заслуживаем удачи. В надежде на завтрашний день.
– Хафиз, – я указала себе за спину. – Пойди поговори с ней. – Оставив его с Ма, я пошла к посетителям.
Когда я вернулась, Ма выглядела расстроенной.
– Заставь его понять, – сказала она. – Он говорит нет. Говорит мне нет.
– Ма, – взял Хафиз ее руку, – сейчас неподходящее время, но у нас уже скоро будет свое жилье. У меня теперь есть работа. Обещаю, что приду и заберу тебя.
– Сейчас. Возьми меня сейчас, – заплакала она. – Я не могу с ним жить. Я останусь тут. Останусь. Я шью. Я готовлю. Я помогу. – Она закашлялась, судорожно хватая ртом воздух между приступами кашля.
– Тетушка, надо идти, – ласково похлопала ее по плечу Фарназ.
Ма поглядела на Хафиза.
– Скоро, Ма, – пообещал он.
Она медленно пошла к дверям. Я подумала, как же должны болеть ее распухшие ноги.
Вечер прошел в сплошном потоке еды, грязных тарелок и громкой музыки. Когда все закрылось и мы легли спать, я расставила вокруг матраса мышеловки – единственный способ спокойно спать после ужаса первой ночи здесь.
Мы лежали на матрасе спиной к спине. Теперь я понимала, почему Хафиз спал, отвернувшись от меня. Во сне ты уязвим, это беззащитное время, и ты не хочешь, чтобы кто-то видел твое лицо, когда темные тени искажают его черты, отражая на нем твои сны.
Нас разбудил резкий звонок телефона. Хафиз, спотыкаясь, пошел на кухню, чтобы ответить.
Я взглянула на часы. Три пятнадцать утра.
Когда Хафиз не вернулся, я пошла искать его.
– Это Фарназ звонила. – Он сидел за одним из столов в зале, едва различимый в темноте.
Я начала дрожать, потому что поняла – случилось что-то плохое.
– Ма… – Он не отрывал глаз от стоящей на столе солонки, переводя взгляд с нее на свои руки. – Она ушла…
– Куда? – Я подумала о ней, запертой в этой крошечной квартире, смотрящей на пустое место, где стоял ее стеклянный шкафчик.
– Шейда, она умерла. Врачи сказали, ее сердце больше не выдержало. Что они понимают? – Хафиз рассмеялся. Это был горький звук, похожий на стон. – Это все я. Это я подвел ее.
– Не казни себя, – сказала я.
Напротив, через улицу, менялись огни светофора. Красный, желтый, зеленый – все они отбрасывали на наши лица странный отсвет. Улицы были пусты, а они продолжали гореть, меняясь по заданной схеме.
– Когда будут похороны? – спросила я после бесконечно долгой паузы.
– Педар не хочет видеть нас там.
– Это твоя мать. Он не может тебе помешать.
– Может, так и лучше. Если я его увижу, я его убью.
– Хафиз… – Я протянула к нему руку, но он отшатнулся.
– В тот день, когда мы встретились, я хотел только, чтобы Ма от меня отстала. Я думал, скажу: «Вот. Я ее увидел. Она мне не нравится». Я и раньше так делал. Я не мог сказать ей, что я искалечен, что никакая девушка этого не заслуживает. – Он все крутил в руках стеклянную солонку.
– Но ты мне понравилась, – сказал он. – Ты была милая. И невинная. Я подумал, если пробуду какое-то время рядом с тобой, то стану… менее грязным. И вот я поднял тебя на пьедестал, как те фигурки, что так любила Ма. Я хотел, чтобы ты оставалась чистой, чтобы была в безопасности. А вместо этого затащил в грязь и тебя. Я подвел тебя, Шейда, так же, как сегодня подвел Ма.
Я смотрела, как он опустил голову на стол. Он тонул, захлебывался, позволяя волнам вины и стыда захлестнуть его. Картина на стене ресторана, изображавшая Посейдона, словно дразнила меня. Я видела на ней Пашу Моради, восставшего из глубин, собирающегося пронзить Хафиза своим трезубцем.
Нет.
Он забрал мальчика. Но мужчину он не получит.
Я обняла Хафиза. Я стала баюкать его. Убрала с его лица прядь волос. Я собрала расплывающиеся куски и сложила их воедино. Когда он наконец взглянул на меня, я поцеловала его. Когда он отвернулся, я поцеловала его. Я сцеловала с него слои въевшейся скорби, чтобы он вновь почувствовал себя чистым. Я отдала ему все, чего хотела бы для себя. Любовь, и нежность, и желание принадлежать. И постепенно он повернулся ко мне в темноте и прижался лбом к моему.
Я стянула с плеч лямки своей ночной сорочки и заставила его поглядеть на меня. Моя кожа светилась красным, желтым, зеленым. Я взяла его руку и прижала к своей мягкой, теплой плоти. Он ахнул и наконец позволил себе дышать.
– Шейда… – Он обхватил меня и приподнял.
Мы занимались любовью, вцепляясь друг в друга из чистого эгоизма. Ему нужно было спрятаться от боли, а я так хотела быть желанной. Мы были связаны большим, чем наши золотые обручи. За нами охотился один и тот же хищник, и я знала: когда Хафиз, беря меня, прикрыл мое лицо, так будет всегда.
10. Путаница
10 ноября 1995 года
Я достала алое пальто, которое Хафиз купил мне той первой зимой. Оно уже немного обтрепалось, но все равно напоминало мне о горячей пицце и юных мечтах.
Я повезла детей в общественный центр. Заин начал вместо плавания заниматься игрой на гитаре.
