– Я никуда не уйду, – сказал он. – Я уже говорил тебе. Что бы ни было, мы встретим это вместе. Я знаю, ты сделала это, защищая меня, но я не позволю тебе от меня избавиться. Этого больше не будет, Шейда.
Он просунул руку мне под шею и положил мою голову себе на плечо. Ему не хотелось, чтобы я увидела его лицо. Не хотелось, чтобы я видела его боль.
Мы лежали на полу, не заботясь о том, что дверь не заперта, что кто угодно может войти и увидеть нас. Те, кто побывал в шторме, не думают о том, что их вынесло на берег нагими. Только о том, что сумели выжить.
37. Об этом думают все женщины
27 сентября 2000 года
Наташа подоткнула подушку и устроилась в кровати рядом со мной.
– Звонила Марджана. Она сказала, что зайдет чуть попозже.
Так было с того момента, как я вернулась из больницы. Наташа ходила за мной, как тень, очевидно, пытаясь искупить иррациональное чувство вины за то, что у нее была грудь.
Заин бродил вокруг кровати, чувствуя себя исключенным из нашего женского круга.
– Залезай, – похлопала я по краю постели. Поднимать руку мне было все еще больно.
– Тебе больно? – Он устроился рядом.
– Уже гораздо лучше, – я улыбнулась его заботе. – Как дела в школе?
– Нормально, – пожал он плечами.
– Наташа, ты же присматриваешь за ним?
Она пожала плечами с тем же выражением лица.
Вошел Хафиз, неся поднос с тарелкой супа, крекерами, водой и лекарством.
– Вот хорошо. – Он поставил поднос на тумбочку у кровати и присел рядом с Заином. – Никто не хочет пойти посмотреть телевизор?
Хафиз улыбнулся мне поверх головы Заина. Такой семейный момент.
– Заин, пересядь на стул. Пусть мама поест. – Он переставил поднос мне на колени и поднес ложку к моему рту.
Прозвенел дверной звонок.
– Я открою. – Наташа соскочила с кровати.
– Я могу есть сама.
– Дай лучше я.
Он был как скала. Он помогал мне одеваться, причесывал меня, собирая мне волосы в хвост, назначал процедуры, возил детей в школу, готовил, убирал, стирал, разбирал стирку. А теперь вот приготовил мне суп.
Я не могла этого выносить. Мне хотелось кричать и плакать.
– Очень вкусно, – сказала я, забирая у него ложку и надеясь, что то, как я не принимаю его заботу, его непрошеное внимание, останется незамеченным. Я не хотела, чтобы он брал отпуск, не хотела, чтобы он заботился обо мне.
– Я позвонил твоей маме, – сказал он. – И она дала мне рецепт. Она хотела приехать к нам на несколько дней.
– Да не нужно. Я не хочу, чтобы она беспокоилась.
– Шейда, это же твоя мать. Она хочет тебе помочь.
В комнату вошла Наташа, ее лицо скрывалось за связкой разноцветных шаров.
– Новая доставка для мамы. – Она опустила их на скамейку в ногах кровати. – И снова без всякой записки.
Над кучей шаров возвышался один, в форме красного сердца.
– Теперь ты даже телевизор смотреть не сможешь, – сказал Хафиз.
– Нет, – ответила я. – Забери это. – Я выпила болеутоляющее и отодвинула поднос.
Когда я снова открыла глаза, в комнате было темно. Возле меня, не двигаясь, сидели рядом Хуссейн и Марджана. Оба выглядели так, словно предпочли бы не встречаться.
– Ну как ты? – спросил Хуссейн.
– Нормально, – ответила она. – А ты?
– Хорошо.
Оба помолчали.
Потом Хуссейн, кашлянув, спросил:
– А сама как? Ну в смысле… жизни? – В его голосе прозвучала былая нежность.
Марджана встала и отошла к окну.
– Хуссейн, что со мной было не так? Почему ты бросил меня? – спросила она.
– Ничего, – вздохнул мой брат. – Дело во мне. Все случилось так… легко. Наши родители все решили, мы несколько раз встретились, и потом все стали строить планы насчет нас. У меня не было шансов завоевать тебя.
Марджана кивнула, продолжая смотреть в окно.
– Мне так жаль, что я не знаю, была это девочка или мальчик. Когда я хочу оплакивать его, у него нет лица, просто бесформенная плоть, которой могло бы в этом году исполниться двадцать два.
Хуссейн подошел к ней и обнял ее. Она прислонилась к нему, словно наконец отпустила, наконец могла позволить мужчине, который предал ее, утешить себя.
– Прости меня, Марджи!
Кажется, они оба плакали. Все это было настолько личным, что я притворилась, будто еще сплю.
– Не ставь на себе крест из-за того, что я сделал, – сказал Хуссейн.
– Какое-то время так и было, – ответила она. – Но потом я встретила кого-то, кто показал мне, что существуют мужчины, которые всегда остаются со своей семьей.
– Я рад, – сказал Хуссейн. – Это серьезно?
– Он ничего не знает.
– Ты ему не сказала?
– Нет, – ответила она. – Похоже, мне нравятся только недоступные мужчины.
Когда в комнату зашел Хафиз с двумя чашками чая, она напряглась.
– Спасибо, Хафиз, – сказал Хуссейн, выпив чай. – Прости, мне надо идти. Ты скажешь Шейде, что я заходил?
– Конечно, – ответил Хафиз.
– Пока, Марджи.
– Пока, Хуссейн. – Она держала чашку, так и не притронувшись к чаю. – Они удалили все? – спросила она Хафиза.
– Опухоль была в правой груди, но, учитывая семейную историю, лучшим вариантом сочли двойную мастэктомию.
Марджана уставилась на свои руки. Каждая женщина может представить себе такое на несколько ужасных секунд.
– Хорошая новость, что лимфоузлы оказались не затронуты. И все тесты чистые.
Марджана продолжала смотреть на свои пальцы.
– Эй, – сказала я.
Она подняла глаза.
– Привет, Шейда. Как ты себя чувствуешь?
– Гораздо лучше. Надеюсь, я не оставила тебе завала на работе. Не могу передать, как я тебе благодарна, что ты со всем там справляешься.
– Да если бы не ты, я бы до сих пор сидела на кассе. – Она сжала мне руку. – Все шлют тебе лучшие пожелания. Боб сказал, что тоже зайдет. Может быть, завтра.
Она посидела еще немного.
– Если я могу чем-то помочь, только скажи, – сказала она Хафизу у двери.
– Пора принимать лекарство, – сказал Хафиз, проводив ее.
– Уже? Я от них такая сонная.
– Тебе надо отдыхать.
Когда я выпила таблетки, зазвонил мой телефон. Хафиз ответил. На какой-то момент я запаниковала.
