– Я рад, что ты пришла, – сказал он. – Я хочу тебе кое-что показать.
Он провел меня в спальню и включил свет.
Вместо диванчика под окном стоял небольшой письменный столик, а перед ним расстилался вид на озеро.
Я всегда хотела дом у воды.
На столике лежала тетрадь в кожаном переплете, ноутбук, стопка глянцевых листов бумаги; ручки, карандаши, ластики, точилки – аккуратно разложенные по маленьким серебряным подставкам.
Я хотела стать писателем, чтобы вдохновлять, задевать чьи-то души словами.
На стене висели четыре яркие фотографии, скомбинированные по две – бесконечное синее небо, сливающееся с океаном; бунгало на столбах на берегу спокойной лагуны; яркие рыбки среди кораллов; водопад, окруженный красными и розовыми цветами.
Путешествие к теплому океану. Чтобы заснуть в хижине у воды и проснуться под шорох пальмовых ветвей. Нырять к подводным рифам, болтать ногами в водопадах, взбираться на вулканы.
– Нравится? – спросил он.
Так вот как бывает, когда кто-то берет твои мечты и надежды и преподносит их тебе среди бела дня.
Нам больше нечего было скрывать. Когда любовь глядит на тебя, когда подходит к тебе и заглядывает прямо в душу, срывая покровы, ты становишься беззащитным. И в этот же момент, в этой абсолютной наготе, ты становишься неуязвим.
Я подняла руки к блузке и расстегнула верхнюю пуговицу. Все остальные пошли еще легче. Я сорвала ее и, расстегнув брюки, дала им упасть к моим ногам. Лифчик, утяжеленный фальшивыми грудями, полетел на пол. Я стояла перед Троем в одних трусиках, давая ему впервые разглядеть себя.
Он не отстранился, но и не попытался прикрыть меня. Провел пальцами по неровным шрамам. Левый был ломаным, линия поднималась вверх и потом резко падала вниз. Правый получился длиннее и уходил подмышку.
– Господи, Шейда. – Он упал на колени и уткнулся лицом в мой живот, словно стараясь спрятаться в его мягкой округлости.
У тебя прекрасная грудь, Шейда.
Я мог бы есть торт с этой груди.
Он обхватил меня за талию, привлек к себе. Я почувствовала, как вздрагивают его плечи. Быстрые, резкие, беззвучные вдохи. От беспомощности. От невозможности защитить того, кого любишь.
Потом он поднялся. Сила вернулась к нему. Я видела эту силу, волю и решимость в его сжатой челюсти.
– Иди сюда. – Он подвел меня к постели.
Его поцелуи были долгими, протяжными глотками губ, языка и надежды.
Сначала.
А потом он взял меня, сильно, без всякой тени нежности.
Я поняла, что он делает. Он наказывал мое тело за предательство.
Вот тебе, коварная, злая болезнь.
Вы ее не получите, подлые, больные, предательские клетки.
Перевернув меня, он вошел в меня сзади, одной рукой прижимая мою голову к матрасу, другой раздвигая бедра. Он изгонял демонов, быстро и яростно. И после этого экзорцизма тьма отступила.
Сияющий белый свет взорвался вокруг меня, разлетаясь на миллион осколков, и я закричала, но он все продолжал, словно в каком-то безумном, бешеном квесте. Когда же он достиг финиша, то вышел из меня и кончил на мою содрогающуюся, взмокшую от пота спину.
– Черт, – выдохнул он, переводя дух. – Я-то хотел, чтобы это было особенным. – Он лег рядом и обхватил меня обеими руками.
– Мне именно это и надо было, – ответила я, устраиваясь у него на груди. – Я так устала, что со мной все сюсюкают.
– Да? Так что же ты не сказала? Я как раз собирался предложить тебе наручники и путы.
– Правда? – рассмеялась я. – Да ты, похоже, ни перед чем не остановишься.
– Молчи, женщина, иначе я накажу тебя сильнее.
– Сильнее? Шекспир там небось и так в гробу вертится.
– Ну, к счастью, у нас тут не я писатель.
Я повернулась и посмотрела на уголок, который он выделил мне в своей спальне. Послеполуденное солнце проникало сквозь тонкие занавески и превращало его в золотое, нереальное место.
– Как мне нравится, – сказала я.
Обнявшись, мы смотрели на бегущие по небу облака.
– Белые, – сказала я.
– Облака?
– Твои простыни. Я все думала, какого же они цвета.
– Ты хочешь сказать, что мечтала обо мне в постели, Свекла?
– Ну да.
– На будущее – я предпочел бы, чтобы ты представляла меня безо всяких простыней. Ясно?
– Ясно.
Мы снова закрыли глаза, ощущая кожей солнечный свет.
– Когда у тебя начинается химия? – спросил он.
– На следующей неделе.
Мы снова замолчали.
– Трой?
– Да?
– Они очень страшные?
– Кто?
– Мои шрамы.
Он перевернул меня на спину и осторожно поцеловал их.
– Это твои боевые шрамы, Свекла, свидетельство твоей силы. Но я даже не представлял, что это будет так сильно. Не буду врать, мне понадобится какое-то время, чтобы привыкнуть к твоим новым ниськам.
– Ниськам?
– Нет сисек. И я имею в виду не только физически. Я имею в виду – в моей голове, потому что я все время думаю о тебе. И мне теперь надо думать не про сиськи, а про ниськи. Или как это будет правильно?
– В фантазиях нет правильного и неправильного. – Я погладила его пальцы. – Думаешь, будет лучше вставить импланты?
– Хочешь – ставь, не хочешь – не ставь. Это не изменит моего к тебе отношения. Ты все равно прекрасна вся как есть.
Я укрыла нас с головами простыней, и мы лежали в этой маленькой крепости, взявшись за руки, и солнечный свет проникал к нам сквозь мягкую белую ткань.
40. Новая девушка в городе
29 октября 2000 года
Объятия из засады. Я называла их так. Когда тебя обнимают неожиданно.
Это была часть терапии Хафиза – ежедневное упражнение на развитие близости. Правила очень просты. Начинаешь с одной минуты и каждый день понемногу добавляешь. Смотреть друг на друга, не разговаривая. Тела должны соприкасаться. Никакого пространства между, никаких похлопываний по спине.
– Пока, – сказала я, стоя на вершине лестницы и держась за перила.
Он вышел из спальни и обнял меня из засады.
– Пока.
Я даже не напряглась, как обычно. Где-то посреди этих обязательных объятий я вдруг поняла, что двух людей можно любить одновременно, но совершенно по-разному. И я могу позволить себе, могу позволить Хафизу этот простой комфорт близости, принятия и не чувствовать при этом, что изменяю Трою. Интересно, что бы сказал психолог об этом выверте моего сознания.
