— И что сказал профессор? — спросила супруга.
— Настаивал на госпитализации, — продолжил врать Крутилин. — Но я отказался. Терпеть не могу больниц, сама знаешь. Сошлись с профессором на каплях.
Прасковья Матвеевна подняла голову и пробуравила Ивана Дмитриевича тяжелым взглядом, пытаясь понять, врет или нет.
Вбила себе в башку, что прелюбодеяние — самый главный грех, и хоть кол ей на голове теши… Поначалу, еще до Ангелины, Иван Дмитриевич пытался спорить:
— Ну а как же убийство, Прасковьюшка? Разве не этот грех самый тяжкий?
— Убийство убийству рознь. Вот ты, Ванюша, в прошлом году налетчика застрелил. Помнишь, рассказывал?
— Так выхода иного не было, он на меня с кинжалом бросился.
— Вот видишь. Раз жизнь свою спасал, значит, и не грех.
— Не тебе, Господу решать.
— А вот супружеской измене подобных оправданий не сыщешь. Анчутка
[11] нарочно нас между ног щекочет, чтоб в рай не попали.
Даже ласки мужа Прасковья Матвеевна считала грехом, после них всегда истово молилась на коленях перед иконами.
То ли дело Ангелинушка. Страстная, нежная, ненасытная.
Внимательно оглядев мужа, Прасковья Матвеевна произнесла:
— Отдай рецепт Степаниде, пускай на Невский сбегает, там аптеки допоздна открыты.
— Не надо, я сам… завтра.
Отказ предъявить рецепт только укрепил Крутилину в подозрениях.
— Принеси-ка мне ножницы, Иван Дмитриевич, вон они, на столе.
Иван Дмитриевич сразу понял, что задумала обнюхать. Соблюдая осторожность, перед уходом от Ангелины он всегда брызгался французским eau de Cologneом, который специально там завел. А сегодня забыл.
Сейчас Прасковья учует тонкий, волнующий запах духов Ангелины, и тогда несдобровать.
Крутилин бросил умоляющий взгляд на Яблочкова. Что стоишь как истукан, гость незваный? Спасай, раз явился некстати.
— Давайте лучше я. — Арсений Иванович в два прыжка подскочил к столу, схватил ножницы и ринулся к Прасковье Матвеевне. — Ивану Дмитриевичу следует беречь себя, меньше двигаться.
— Это вы верно подметили, — сказала вместо «спасибо» хозяйка. — И значит, на убийство езжайте без него.
— Убийство? — встрепенулся Крутилин. — Что за убийство?
— Да ерунда, сами справимся.
— Это мне решать. Докладывай.
— Докладывать пока нечего. Знаю лишь, что загадочное, в запертой лавке случилось. Прям как на улице Морг…
— Где такая? В какой части? — удивился Крутилин.
Книги, в особенности криминальные, он не жаловал.
— В Париже, — сообщил Яблочков. — «Убийство на улице Морг» — рассказ
[12] про двойное убийство в запертой изнутри комнате.
— И что в нем загадочного? Сталкивался с подобными не раз. Убийца запирает дверь, расправляется с жертвой, затем сводит счеты с жизнью…
— На улице Морг случилось иначе. В комнату через окно забралась обезьяна…
— Обезьяна? Что только писаки не придумают. Хорошо, не черепаха.
— Зря недооцениваете обезьян, Иван Дмитриевич. В Индии половину краж из домов совершают они. Потому что никакая высота им не страшна, хоть на третий этаж заберутся, хоть на пятый.
— Здесь тебе не Индия, в наших морозах ни одна обезьяна не выживет. Хватит лясы точить, поехали.
— Куда это ты с больным сердцем собрался? — подскочила супруга.
— На службе я быстрее поправлюсь.
Сперва Петербург был ограничен рекой Фонтанкой, за ней по болотам и лесам бродили медведи. Потом леса вырубили, болота осушили, на их месте понастроили дач. Но город наступал стремительно, и уже в царствование Екатерины Второй в этих местах стали селиться гостинодворцы и ремесленники.
Теперь о бывшем предместье напоминало лишь название проспекта — Загородный.
Процентщик Вязников арендовал помещение на первом этаже трехэтажного кирпичного дома. Ночью лавку охранял сторож Вавила. Он и поднял тревогу, когда, явившись, как обычно, в шесть вечера, обнаружил ее запертой. Однако сперва отправился не в полицию, а к Вязникову домой: вдруг хозяин занемог и ушел пораньше? Но застал там лишь его супругу. Мария Поликарповна, выслушав Вавилу, встревожилась: Семен Романович человеком слыл четким, во всем соблюдавшим порядок, а сегодня и на обед в час дня не явился, и из лавки, сторожа не дождавшись, ушел. Не приключилось ли чего? Но предложение Вавилы срезать амбарный замок Мария Поликарповна поначалу отвергла, подумала: поведению мужа найдется разумное объяснение? Решила подождать хотя бы пару часиков, надеясь, что супруг вернется. Однако, когда пробило восемь, а Сергей Романович так и не объявился, пошла к околоточному.
Окоченевшего Вязникова нашли в подсобном помещении около насыпного
[13] сейфа. Преступник ударил его сзади тяжелым предметом — полицейский врач предположил, что то был металлический лом. Смерть наступила давно, возможно, что утром. Заклады из витрин преступника, можно сказать, не заинтересовали, только одну из них он разбил.
— Что тут хранилось? — спросил Крутилин у сторожа.
Задавать вопросы вдове было бессмысленно: она рыдала. Брат Марии Поликарповны Петр тщетно пытался ее успокоить.
— Всякая дребедень: цепочки серебряные, кольца без камней, — припомнил Вавила.
— Гроссбух где?
— В столе, в первом ящике.
Крутилин подошел, подергал. Оказалось, что не заперт. Однако сверху обнаружил не гроссбух, а книгу в коленкоровом переплете.
— «Преступление и наказание», — прочел вслух название Крутилин.
— А что? Весьма символично, — прокомментировал находку Яблочков.
— Что символично? — не понял Крутилин.
— В данном романе описывается убийство старухи-процентщицы.
— И кто убийца? Опять обезьяна?
— Нет, студент, по фамилии Раскольников. Вообразил себя новым Наполеоном, способным вершить судьбы, карать и миловать. Задался вопросом: тварь ли он дрожащая или право имеет?
— Хватит болтать, садись, изучай. — Крутилин нашел-таки в ящике гроссбух и бросил на стол. — Выясни, кому принадлежат заклады из разбитой витрины. А я покамест дворника допрошу.
Повелителя лопаты только что вытащили из постели. Высокий курносый детина с длинными рыжими волосами и бородой следствию ничем не помог.
