Конечно, Сашенька так не считала, иначе не рискнула бы сюда заявиться. Просто решила огорошить «бланковую» для острастки. А то начнет запираться.
Желейкина вскочила:
— Вы ошибаетесь.
— А кто? Кто убил? Дуплет?
«Бланковая» разрыдалась. Сашенька, заметив на буфете графин, налила Желейкиной воды. И чуть не выронила стакан, потому что внезапно в гостиную ворвались обманутая прислуга вкупе с дворником.
— Барыня, простите, — неопрятная рябая девка кинулась к Желейкиной, тыча пальцем в Сашеньку. — Они-с обманом.
— Ступай, — утирая слезы, велела ей хозяйка.
— А за дверь кто заплатит? — уточнил дворник.
— Что с дверью? — забеспокоилась Желейкина.
— С петель снял, она велела, — указал он пальцем на рябую девку.
Желейкина подошла к буфету, сняла с шеи ключ, открыла ящик, достала дорогой porte-monnaie.
«Не крокодиловой ли кожи?» — мелькнуло у Сашеньки.
— Рубля достаточно?
— Достаточно полтора.
Поклонившись, дворник ушел, прислуга за ним.
— Рассказывайте, — сказала Сашенька, когда они с Желейкиной снова уселись за стол.
— Один клиент, из постоянных, скотопромышленник, Павлом Терентьевичем звать, завсегда в Серапинской останавливается. А меня вызывает на ночь. В то утро я как раз от него выходила. И столкнулась в коридоре с Франтом.
— Тоже клиент?
— Да… то есть был… — снова разрыдалась Желейкина. — Увидев меня, Франт обрадовался. Мол, добрый знак, всегда удачу ему приношу. — Проститутка всхлипнула, хлебнула воды. — Потому пригласил в номер. Предложил заказать шампанского, устриц, но я отказалась: к дочке спешила. Попросила его побыстрее. Мигом разделась… ну почти разделась… панталоны Франт сам стянул. Я нарочно их завела, мужчины сильно возбуждаются, когда их снимают.
Привычное нам нижнее белье стали носить лишь в двадцатом веке. До того мужчины обходились кальсонами, а женщины — панталонами, да и то преимущественно в зимнее время.
Трусы вошли в обиход с модой на купание и спортивные игры. А бюстгальтеры появились благодаря эмансипации — трудиться в корсетах было затруднительно, а без него блузку было не надеть. Сперва грудь просто бинтовали, потом додумались закрыть ее чашечками из ткани.
Желейкина рассказывала о собственном непотребстве безо всякого стыда, Сашенька с трудом сдерживалась от гнева.
— Франт сунул панталоны под подушку, я уселась ему на колени…
— Попрошу без гнусностей, — оборвала проститутку княгиня.
— И тут в номер постучали.
— Он заперт был?
— Да, я всегда в гостиницах запираюсь на ключ. Знаю я этих коридорных — приоткроют дверь и пялятся. Франт крикнул: «Позже! Занят!» Но в ответ раздалось: «Открывай, а то без приглашения зайдем». Я узнала голос — Ломакин.
— Тоже ваш клиент?
— Один-единственный раз. Больше — ни за какие деньги.
— Почему?
— Вам лучше не знать.
— Что было дальше?
— Франт побелел. Знаками показал мне спрятаться в ванной комнате. И платье чтоб забрала с собой. Потому что замечательным был, не то что другие. Мужчины к нам как к скотине относятся, справят нужду, и проваливай. А Франт и цветы дарил, и нежности говорил, и про Лизоньку спрашивал. И даже в свой смертный час о ней подумал, о том, что пропадет без меня. Потому спрятаться и велел. Как только я закрылась, накинул халат и открыл Ломакину с Дуплетом.
— А его как узнали? Тоже по голосу?
Желейкина кивнула.
— Тоже ваш клиент?
— Нам выбирать не приходится.
— Рассказывайте дальше.
— Я ничего не видела, но все слышала. Франт сперва шутить пытался: «Здорово, Ломака. Привет, Дуплет. Какими судьбами?» В ответ: «Да вот должок пришли стребовать». Франт: «Что-то не припомню, чтоб одалживал». Ломакин как закричит: «А разве не ты меня жмокнул?»
[25] И сразу выстрел. А потом я услышала грохот, будто человек на пол рухнул. Ломакин в крик: «Что ты наделал, орясина? Я в подвал его хотел сунуть, деньги чтоб вернул». Дуплет стал оправдываться: «Так он руку в карман сунул. Вдруг револьвер?» — «А ну, проверь», — велел Ломакин. «Кажись, деньжата», — сказал Дуплет. «Сколько?» — «Триста, четыреста, четыреста пятьдесят семь». Ломакин снова кричать: «Франт тридцать кусков стырил. Кто их теперь вернет?» Я услышала звук пощечины, видимо, «иван»
[26] гориллу свою ею наградил. «И что нам делать?» — спросил после паузы Дуплет. «Что, что? Заголяясь бегать!» — «Это как?» — «Я к Малышу пойду…»
— К малышу? — удивилась княгиня.
— Хозяин гостиницы, Малышев его фамилия. «А ты дуй в участок, тащи сюда Добыгина». — «А ежели не пойдет?» — спросил Дуплет. «Тогда жалованья больше не получит. Так и передай!» На мое счастье, в ванную комнату они не заглянули. И даже номер за собой на ключ не закрыли. Как только ушли, я выскочила и понеслась в номер к Степану Терентьевичу.
— Зачем?
— Из гостиницы чтоб вывел. Вдруг портье заподозрит, что у Франта была? А про панталоны второпях забыла. Как они к вам попали?
Тарусова объяснила.
— Нет, в суд не пойду, — затрясла головой Желейкина. — Тогда и меня прикончат.
— Пожалейте несчастного Шалина. Мальчику всего восемнадцать.
— А моей дочке пять. Кто ее вырастит?
— Послушайте, мой муж дружен с Крутилиным, он договорится, чтобы вас охраняли.
— А клиентов как прикажете навещать? С сыскарями в обнимку?
— Я очень прошу…
— Уходите.
— Я…
— Мне правда жаль…
У Сашеньки мелькнула мысль предложить Желейкиной денег. Но даже если та согласится, обойдется это дорого, слишком дорого. Проститутка точно не бедствует, porte-monnaie, когда-то принадлежавшее Франту, разрывалось от купюр.
Porte-monnaie!
— Пожалуй, я вашего дворника отправлю на Большую Морскую, — вместо прощания огорошила «бланковую» Сашенька. — Агенты проведут обыск, найдут porte-monnaie крокодиловой кожи. Оно ведь Франту принадлежало?
— Да, — потупилась Желейкина. — Ломакин его на пол бросил. А я прихватила. На память…
— Кто знает, в чем полиция вас обвинит? Только ли в краже porte-monnaie? Могут и убийство приписать.
