— Пощадите…
— Едем к мужу.
— Мне не на кого оставить Лизоньку.
— Значит, поедет с нами.
Выговский был раздавлен. Мало того что Александра Ильинична его не позвала, когда пришла Алина, так теперь настаивает на том, чтобы процесс вел не он, а Дмитрий Данилович.
— Дело поручили тебе, — убеждала мужа Сашенька. — С какой стати Антон Семенович будет вместо тебя на процессе? У него даже диплома нет.
— А с этим согласен, — сказал Дмитрий Данилович, до сей секунды колебавшийся, чью сторону принять.
— Я ваш помощник, — напомнил Выговский.
— И с этим согласен. Но про то, что не получили диплом, признаться забыл…
Антон Семенович был изгнан из университета на последнем курсе за участие в студенческих выступлениях. Дмитрий Данилович тогда тоже пострадал — его лишили кафедры.
— Значит, решено, — поднялся с кресла Тарусов. — Нынешним летом сдаете экзамены экстерном и вот тогда…
Выговский промолчал. Ему было обидно, обидно до слез.
— Александра Ильинична обещала мне охрану, — напомнила Желейкина, о которой в пылу спора забыли.
Дмитрий Данилович с удивлением повернулся к супруге: мол, что-что ты обещала?
— Обратись к Крутилину, — подсказала Сашенька.
Поразмыслив, Тарусов счел, что этого делать не стоит:
— Антон Семенович считает, что у Ломакина в сыскном осведы. Если освед узнает о местонахождении нашей очаровательной Машеньки…
Сашенька чуть не поперхнулась. Нашел кому комплименты отсыпать. И почему Диди так и тянет на порочных женщин?
— …Ломакин расправится с ней до суда. И значит, о ней никто не должен знать.
Княгиня встала:
— Можно тебя на минуточку?
Они вышли в коридор:
— Если не приставить к твоей Машеньке полицейских, она сбежит.
— А где у нас полицейские? — обвел рукой пустой коридор Тарусов. — Раз их нет, просто предложим переночевать у нас…
— Что?
— Не в наших интересах, чтобы скрылась…
— Ладно. Но имей в виду — сегодня спишь в моей спальне.
Антон Семенович демонстративно не остался на ужин. Проходя мимо дома, где проживал Крутилин, неожиданно для себя поднялся к нему.
В качестве начальника Иван Дмитриевич был суров, но всегда справедлив. Нынешний же патрон Дмитрий Данилович даже когда журил, словно извинялся. Этим и подкупал. Но сегодня вдруг показал истинную личину: вдруг отступился от собственных слов, пошел на поводу у жены, на поводу у собственного честолюбия, обмакнув Выговского в грязь.
Крутилин в детской играл с сыном:
— Папа, папа, купишь лошадку?
— Зачем? Знаешь, сколько с ней хлопот? Овес насыпь, бока почисть, из стойла навоз выгреби. На извозчике дешевле…
— Да нет, класненькую
[27]. Как у Володи Талусова.
— А-а-а, качалку? Ну это пожалуйста. Вот скоро Рождество…
Тут Никитушка увидел Выговского и бросился к нему обниматься:
— Дядя Тохес, дядя Тохес.
Похоже, до конца своих дней ему не избавиться от прилипшего прозвища. Антон Семенович схватил мальчугана в охапку и подкинул вверх.
А Крутилин приказал Степаниде достать из ледника белый лиссабончик
[28]. Когда тот хорошо охлажден — идеален под фрукты. Выслушав Выговского, Иван Дмитриевич заметил:
— Тарусов платит тебе жалованье. Потому все нарытое тобой принадлежит ему, как хочет, так и распоряжается. А ты терпи. Терпи и учись. Придет время, сам Тарусовым станешь.
— Дело не в нем. В Александре Ильиничне. Она его науськала.
— Будь и к ней справедлив. Она по-своему права. Без ее помощи мы разносчицу панталон месяц бы искали. Конечно, рано или поздно нашли бы. А что толку? Суд-то завтра. А у Александры Ильиничны, надо признать, талант. Талант ищейки. Никогда не думал, что и у женщин такой встречается.
Выговский тяжело вздохнул.
— А ты, Тохес, молодец. Моя школа. Такое дело раскрыл. Самого Ломакина под суд подвел. Горжусь. — От избытка чувств Иван Дмитриевич привстал и облобызал бывшего подчиненного. — И что опасениями пришел поделиться, тоже молодец. Мыслишь правильно. — Желейкина в большой опасности. У Ломакина не только полиция и судьи прирученные есть.
— Не может быть! — воскликнул Выговский.
— Потому охрану ей обеспечу. С самого выхода от Тарусовых. И после суда что-нибудь придумаю.
— Если Ломакина отправят на каторгу, сие не потребуется.
— Про Ломакина еще бабушка надвое сказала — адвокаты у него не хуже Дмитрия Даниловича, про судей я уже говорил. И даже находясь на каторге, Ломакин сможет удушить кого угодно. Попробую-ка я убедить Федю, — так за глаза Крутилин называл обер-полицмейстера Треплова, — выписать Желейкиной новый паспорт. Пусть уезжает в другой город. С ее-то красотой нигде не пропадет.
— Да уж… Хороша.
— Потому в суд приду лично. Вдруг в благодарность и мне что перепадет?
Пятница, 4 декабря 1870 года,
Санкт-Петербург
С самого утра Выговский уселся за бумаги по искам Фанталова, а Дмитрий Данилович принялся изучать дело столяра Шалина, которого ему предстояло сегодня защищать. Изредка он задавал Антону Семеновичу вопросы, тот сухо отвечал. В половину двенадцатого в кабинет вошли Александра Ильинична и кот Обормот. Дмитрий Данилович принялся ласкать хвостатого:
— Что, рыжий, никак и ты в суд собрался?
— Он бы с радостью, — заверила мужа княгиня. — Ох и любитель пошляться.
— Нет, — решительно возразил князь. — Обормоту в суд нельзя. Его там арестуют и осудят за воровство — вчера у Матрены селедку стащил.
— Значит, останется дома.
— Желейкина готова? — уточнил Тарусов.
— Опять плачет.
— Ее можно понять. Рискует жизнью. Антон Семенович, собирайтесь, нам пора, — позвал помощника князь.
— Я не пойду. Дел очень много.
— Дорогая, оставь нас, — велел супруге Тарусов.
Сашенька, отлично понимавшая, что Выговский устраивает «забастовку» из-за нее, фыркнула, но удалилась.
— Антон Семенович, послушайте. Понимаю, вы обижены. И я сам дал повод и причину. Но поймите, пожалуйста, обстоятельства изменились. И исключительно благодаря вам. Если пару дней назад перед защитой стояла задача лишь облегчить участь Шалина, уменьшить степень его вины, а следовательно, и срок наказания, то теперь мы имеем возможность оправдать его. Очень глупо терять ее из-за вашей неопытности. Согласитесь, что пока вы не готовы бороться в суде. Еще раз хочу подчеркнуть: ваши заслуги никто не преуменьшает. Но подчеркну и другое: мы делаем одно общее дело.
