Прыжов посмотрел на Сашеньку, та сидела с невозмутимым видом.
— От дома Стрижневых до Царскосельского вокзала пешком минут пять, не более, — продолжил излагать свою версию доктор. — Кажется очевидным, что после убийства Гуравицкий отправился туда, сел в сани к Стрижневу и во время поездки засунул улики в ящик. Но нет! Гуравицкий обдумал преступление заранее и пришел к выводу, что может не застать Стрижнева у вокзала в нужное время. И, кстати, оказался прав. С полудня до самого задержания в полдевятого вечера Стрижнев был в разъездах.
— Ты хочешь сказать, что Гуравицкий подкинул улики заранее? — поняла Сашенька.
— Да, да!
— Ты гений. Браво, Лёшич! — теперь захлопала в ладоши княгиня.
Наталья Ивановна отвернулась, чтобы никто не увидел ее слез. Она знала о прежних чувствах Прыжова и Тарусовой и сильно ревновала.
Потом Тарусовы с Прыжовым часто вспоминали это озарение доктора. Ведь, не зная многих деталей, он точно описал действия преступника.
Дмитрий Данилович недовольно приподнял брови. До этого дня «гением» супруга называла только его, и услышать такую оценку в адрес Прыжова было неприятно. Что-то вертелось у князя на языке, но ухватить это он не мог. На выручку опять пришла Наталья Ивановна:
— Но пардон… как это возможно? Сперва надо убить, только потом можно подсунуть улики.
— Достаточно купить два одинаковых ремня и два ломика, — не дала ей договорить Сашенька.
— Но на ломике кровавые пятна! — напомнила Наталья Ивановна.
Тарусов поморщился. Зря, ох, зря Наталья это сказала. Сейчас Прыжов с Сашенькой ее по стенке размажут.
— На заднем дворе любой мясной лавки всегда найдется лужа крови, надо лишь обмакнуть в нее ломик, — объяснил жене Лёшич.
— А как же твой хваленый микроскоп? — удивилась Наталья Ивановна. — Неужели, взглянув в него, ты не отличишь кровь неразумных существ от человеческой?
— Увы, нет, — признался доктор.
До начала двадцатого века отличать кровь животного от человеческой ученые не умели. И преступники этим пользовались. При обнаружении у них на одежде или в жилище подозрительных пятен нагло заявляли, что это кровь зарезанной курицы или овцы. Опровергнуть их слова было невозможно.
Над решением этой проблемы бились лучшие умы, то и дело публиковались статьи об открытии долгожданного метода
[40], но ни один из них на практике не подтверждался, пока в 1899 году петербургский патологоанатом Федор Чистович не обнаружил, что, если кролику ввести в вену коровье молоко, в его организме синтезируется некое вещество для защиты от чужеродного белка. И если это вещество выделить и капнуть им в молоко, оно свернется. Загадочное вещество было названо им преципитином.
Через год молодой немецкий ученый Пауль Уленгут решил продолжить опыты Чистовича и выяснить, вступает ли противокуриный преципитин в реакцию с белками других птиц. Оказалось, что нет, против каждой птицы кролик синтезирует свое собственное защитное вещество.
Понимая, какое значение может иметь его открытие для судебной медицины, Уленгут тотчас приступил к опытам с белками человека и млекопитающих. Одновременно с ним подобные исследования проводились и в других лабораториях, но Уленгут успел первым опубликовать результаты и закрепить за собой авторство метода
[41].
Через год случился еще один прорыв в исследованиях крови. Уже несколько десятилетий до этого хирурги, пытаясь возместить кровопотерю у раненых, пытались перелить им донорскую кровь. Изредка сие помогало, но в большинстве случаев приводило к летальному исходу. А почему — никто не знал. Загадку разрешил австрийский врач Карл Ландштайнер
[42]. Он выяснил, что люди делятся на четыре группы по типу крови, которая течет в их жилах. И переливать больному можно кровь только его группы. Чуть позже, уже вместе с коллегами, Ландштайнер открыл еще одну важнейшую характеристику крови — резус-фактор.
Эти научные достижения немедленно взяли на вооружение сыщики. Отговорки про кровь животных больше не принимались, эксперты теперь могли точно установить, человеческая кровь или нет. А если следствие располагало пятнами крови подозреваемого, исследования на группу и резус-фактор резко сужали его поиск. Однако в качестве решающего доказательства подобные экспертизы судами не принимались, потому что идентифицировать человека по пятнам крови было нельзя. Эту задачу решила лишь ДНК-дактилоскопия
[43].
— Лёшич! Лёшич! А ты в глаза Пшенкину заглянул? — спросила Сашенька, внезапно вспомнив одну из последних строчек из романа Гуравицкого.
Прыжов схватился за голову:
— Нет, забыл. Стали спорить с Бражниковым из-за кочерги, вылетело из головы.
— Зачем в них смотреть? — удивился Дмитрий Данилович.
— Гуравицкий, то бишь человек в ватерпруфе, — пояснила Сашенька, — не отказал себе в удовольствии увидеть ужас в глазах Верещакина. А так как на сетчатке отпечатывается…
— А-а-а, — понял, о чем толкует жена, Диди. — Оптография… Забудь! Чушь, ерунда. Сейчас поясню.
Князь подошел к столу, открыл ящик письменного стола, достал оттуда лупу и подал Сашеньке:
— Наведи на мой глаз. Что видишь?
— Собственную руку, лупу, себя.
— То есть свой силуэт?
— Да.
— Но ты заранее знаешь, что видишь себя. А теперь представь, что владелец силуэта тебе неизвестен. Сможешь ли ты его описать, опознать при встрече?
— Не уверена, — призналась Сашенька.
— А если вдруг опознаешь, как сие использовать в суде? Руководствоваться твоими словами?
— Изображение со зрачка можно попытаться зафиксировать на фотопластине, — ответил за княгиню Прыжов. — Я подавал прошение, просил оснастить морг аппаратом…
Легенда о том, что в глазах жертвы можно разглядеть изображение убийцы, бытовала с древности. О ней вспомнили в 1860 году, когда в Англии произошло таинственное убийство: трехлетний Сэвил, младший сын Сэмюэля Кента, утром 30 июня был найден мертвым в выгребной яме. И хотя расследование возглавил лучший детектив-инспектор Скотленд-Ярда Джонатан Уичер, раскрыть преступление ему не удалось
[44]. Нерасторопность полиции возмутила общественность, Уичер был вынужден уйти в отставку, и вместо него за расследование взялись частные сыщики. Один из них и предложил осмотреть роговицы убитого мальчика. И хотя его идея была отвергнута — захлебнувшийся в нечистотах Сэвил не мог никого видеть перед смертью, за нее ухватились ученые. По всей Европе начались эксперименты, доктора и профессора стремились хоть что-нибудь разглядеть в глазах умерших и казненных.
