— Доброго здравия! — крикнул Васька стоявшим у избы мужикам. — Фрол здесь?
— Где ж ему быть? — ответили те, пожимая плечами.
— Вылезайте, — скомандовал пассажирам возница.
Лёшич выбрался первым. Мужики тотчас сдернули шапки: одет приезжий солидно, вдруг начальство? Но доктор почтительного приветствия не заметил — помогал вылезти дамам из пошевен и с тревогой поглядывал на дорогу: во дворе Пшенкиных он заметил запряженные сани и опасался погони.
Нюша осмотрелась — до церкви саженей сто, не меньше.
— Куда ты нас привез? — набросилась она на Ваську.
— В кабак. Староста из него не вылезает.
— А нам надо в церковь, — заартачилась Нюша.
Васька мотнул головой:
— Не надо. Старик Пшенкин с отцом Иоанном не-разлейвода. А с кабатчиком наоборот, заклятые враги.
Кабак размещался в обыкновенной избе. Большую ее часть занимала печь, возле которой хлопотала с пирогами хозяйка. У противоположной стены располагался прилавок, за ним висели полки с аккуратно расставленными штофами, полуштофами и шкаликами. По центру доживали свой век три шатких стола, вдоль которых стояли лавки.
— Ты ведь никогда не похмелялся, — удивился появлению Васьки кабатчик, простоватый с виду мужичок: борода лопатой, прямой пробор в седых волосах, поношенная чуйка, только вот перстень на руке золотой. — Чаво налить? Водки, пива?
— Благодарствую. Я не пьянствовать. Фрола ищу.
— Считай, нашел. Вон он под лавкой. Дуська опять домой не пустила. А ты, гляжу, не один.
Кабатчик, звали его Мефодий Ионович, ловко выскочил из-за прилавка, чтобы поклониться неожиданным и, судя по внешнему виду, состоятельным гостям.
— Для господ, — шепнул он Прыжову, — бальзамчик держу. Не желаете-с? А для дам-с наливочка завсегда. Ариша! — крикнул он жене. — Тащи скатерть.
— Нам бы со старостой потолковать. — Прыжов указал на лавку, под которой лежал укрытый армяком парень. Васька тщетно бил его по щекам.
— Это мы мигом. — Мефодий Ионович выбежал в сени, вернулся оттуда с ковшиком воды, криком «Поберегись!» отодвинул Ваську и от души окатил представителя власти.
Фрол разлепил глаза, долго фокусировал взгляд, затем шмыгнул носом, утер его, закряхтел и, опираясь на лавку, встал.
— Господа к тебе… — сообщил старосте кабатчик.
— … из Петербургу, — добавил со значением Васька.
Фрол облизнул губы и сел. Лицо его было опухшим, в глазах читалась тоска невыспавшегося пьяницы. Мефодий Ионович поднес старосте наполненную рюмку и положил перед ним горбушку теплого хлеба. Фрол с отвращением поднес водку ко рту, выпил и поморщился. Закуской побрезговал — занюхал рукавом. Затем неожиданно затряс головой во все стороны, после чего спина его внезапно распрямилась, плечи развернулись, взгляд приобрел осмысленность, а руки перестали дрожать.
— Староста Суровешкин, — представился он. — Слушаю крайне внимательно.
Лёшич ткнул локтем Нюшу: мол, рассказывай, однако Васька ее опередил. События изложил на удивление толково и кратко:
— То Нюшка, вдова Петьки Пшенкина. Гроб с егойным телом привезла. А Мишка ихний портки скинул и к ней под юбку. Нюшка вырвалась и бежать, а он с косой за ней.
— Сам видел? — уточнил недоверчиво Фрол.
Васька кивнул.
— Я тоже этому свидетель, — заявил Прыжов.
Фрол не мог вспомнить, представился сей господин или нет. Спросить, что ли? А вдруг начальство? Еще тростью огреет… А что с ним за барыня в дорогой шубе?
Снова выручил Васька:
— Это доктор. Покойного Петьку приехал осмотреть.
— Понятно, — изрек Фрол и замолчал.
Не знал, что сказать и как поступить. Поликарпу был сильно обязан. И ссориться с ним не желал.
— Чего сидишь? — накинулся на Фрола кабатчик. — Езжай давай, Мишку арестуй. Или сотского отправь.
И кабатчику Фрол был обязан, почитай, каждый вечер пил у него на дармовщинку. Одна беда, не дружили меж собой оба его благодетеля, и он не знал, кому вперед услужить.
— Не по-людски это, Мефодий Ионович, — изрек наконец Фрол. — Нельзя Мишку трогать.
— Это аще почему?
— Похороны нынче у них.
— А ежели похороны, положено вдову насиловать? — накинулся на старосту кабатчик. — Нет, милок. На сей раз дело супротив Пшенкиных положить под сукно не позволю. Придется, Фрол, выбирать, с кем из нас дальше дружить.
— Не прав ты, Мефодий Ионович. Думаешь, власть только для тебя? Власть она для всех. Все с ней дружить хотят.
Васька тихо пояснил Прыжову:
— Кабатчик с Поликарпом главные на селе мироеды. Потому и грызутся.
До крестьянской реформы помещик нес полную ответственность за своих крестьян. Обязан был призревать немощных, оказывать помощь больным, погорельцам, помогать общине, если вдруг неурожай. Хоть крестьянское хозяйство было почти натуральным, кое-что приходилось приобретать: соль, сахар, чай, скот, инструменты. Деньги на эти покупки крестьяне выручали от продажи излишков, которые опять же скупал у них помещик.
Но после отмены крепостного права помещики перестали помогать крестьянам. И те постепенно попали в кабалу к богатым соседям — кулакам.
— А если бы Мишка за твоей Дуськой погнался? — язвительно спросил старосту кабатчик. — Тогда бы арестовал?
— Я ему голову оторвал бы.
— Вот! А за несчастную вдову заступиться некому. Значит, власть обязана! Так что хватит рассусоливать, езжай за Мишкой.
А Фролу не хотелось. И решил он тянуть время. Вдруг сам собой вопрос рассосется.
— Больно ты быстр, Ионыч. Сперва надобно следствие учинить, потерпевшую опросить, свидетелей.
— Так учиняй!
Староста постарался придать лицу значительность и заинтересованность, вытащил из сумки бумагу и карандаш, заученно спросил у Нюши:
— Фамилия, имя, отчество, титул, звание, сословие.
Сашенька, давно мучимая малой нуждой, подошла к хозяйке:
— Где тут отхожее место?
— Смотря для кого. Мужики на двор бегают, а я туточки. — Ариша ткнула пальцем в печной кут, где стояло старое ржавое ведро.
Сашенька скривилась. Любой, кто в кабак зайдет, первым делом ее верхом на ведре увидит.
— Лучше во двор.
— Давайте провожу.
Пройдя через сени, спустились с крыльца, по натоптанной тропинке прошли к ретираднику. Сашенька открыла дверцу и в ужасе отшатнулась — вряд ли там когда-нибудь убирали.
— Говорила же, сходите в ведро, — с укоризной сказала ей Ариша. — Мужики, когда пьяные, хуже любой свиньи. А их у нас каждый вечер тьма-тьмущая.
