Чтобы справиться с волнением, Добыгин отобрал у Бражникова фляжку и тоже сделал глоток.
— Кто ведет следствие? Благообразов?
— Уже закрыто. Крутилин задним числом взял Тохеса сверх штата.
— Теперь понятно, — протянул полковник.
Как же он раньше не догадался, что за агент приходил с повторным обыском в Серапинскую гостиницу? Ведь Малышев описал его весьма подробно: рост выше среднего, сложение сухощавое, каштановые длинные волосы, тонкие черты лица, бороду и усы бреет. Но полковнику и в голову не пришло, что Выговский, выйдя в отставку, не бросил занятие сыском.
— А кто ему ключ от номера дал? — спросил вкрадчивым голосом полковник, хотя и сам уже знал.
Бражников молчал.
— Кто, спрашиваю? — Добыгин схватил судебного следователя за кадык. — Кто?
Себя полковник ругал последними словами. Малышев много раз жаловался, что Бражников не отдает ключ. Но Добыгин лишь посмеивался над старым сквалыгой: неужели ему жаль пару червонцев на подношение? Эх, надо было самому пойти и забрать ключ.
— Отпустите, — прохрипел Бражников.
Добыгин разжал пальцы.
— Я! Я дал ключ, — признался Петр Никанорович, отдышавшись.
— Зачем? Дружку хотели помочь?
Следователь, фраппированный столь грубым поведением полковника, заметил:
— Имею на то полное право. Адвокат, между прочим, обязан исследовать доказательства по делу.
— Имеет право? — переспросил Добыгин.
— Да-с.
— А за что плачу вам в месяц тридцать рублей? А? Чтобы вы вещественные доказательства друзьям раздавали? Можете попрощаться с деньгами.
— Ваше высоко… За что?
— Потому что ваш дружок убил нашего благодетеля. Думали, деньги с неба ко мне в карман падают?
— Я не хотел, думал… погодите… высокоблагородие, могу сообщить нечто важное…
— Вы? — спросил полковник, смерив следователя презрительным взглядом.
— Да. Сядьте, прошу. Прокурор отписал мне повторно допросить хозяина Серапинской.
— И что? Допрашивайте. В убийстве Франта Малышев не замешан. Ломакину помогал портье.
— Да, конечно, — многозначительно улыбнулся Бражников и даже подмигнул. — Конечно, портье. Но знаете… Тохес после обыска с Обуховского проспекта не уехал. Сел в сани и стал ждать.
Бражников замолчал. Полковник от волнения стал покусывать губы:
— Дальше, дальше, что? Язык проглотили?
— Дайте-ка еще из фляжечки. Коньяк у вас вкусный.
Добыгин протянул ему фляжку. Петр Никанорович от души хлебнул, крякнул от удовольствия и только потом продолжил:
— Тохес проследил за Малышевым. Видел, как вместе ездили к Ломакину.
— И что?
— Крутилин счел вас соучастником, — сообщил следователь.
— А прокурор?
— Говорит, что сие невозможно, что Крутилин очерняет вас из-за личной неприязни.
— Так и есть.
— Потому прокурор поручил допрос Малышева мне, а не Крутилину. Ну-с. Надеюсь, недоразумение снято. И мою «катеньку» отдадите в срок… Я очень на нее рассчитываю. Долги, все такое.
— Тогда почему обо всем я узнаю случайно? Почему не примчались тотчас же?
— Занят был. Но я бы непременно, клянусь. А что за дело вас привело?
— Об этом позже. Сперва о Малышеве. У него сильно расстроены нервы. Вчера жаловался, что устал от жизни, что болен, что руки готов наложить.
— Что вы говорите? — не без иронии спросил Бражников.
— Когда сие прискорбие случится, в дознании не усердствуйте.
— Давно бы так. А то водили за нос. Знал бы, что Дуплет убил Франта, Тохесу ключ не дал бы.
— Ваш Тохес еще крупно пожалеет.
— Вы что? Его хотите убить? Я… не позволю.
— Разве я разрешение спрашиваю?
— Опомнитесь, он полицейский.
— Во-первых, бывший. Во-вторых, ломакинские ребята жаждут мести. Единственное, что могу, — попросить, чтобы не на нашем участке.
— Ваше высоко…
— Заткнитесь. Слушайте дальше. Некто Афонька, приятель Стрижнева, утверждает, что тот невиновен, что есть, мол, у Ваньки инобытие
[80], якобы пассажира всю пятницу возил…
— Стрижнев утверждает то же самое. Я хотел завтра поручение вам дать, чтобы проверили…
— Считайте, уже выполнил. Пассажира этого нашел. Ванька и вправду его возил, но… Теперь внимательно: в два пополудни клиент с ним рассчитался и Стрижнева опустил. Запомнили?
— А как на самом деле?
— Какая разница? Стрижнев — убийца. И в этом признается.
— Уверены?
— По дороге заеду в Съезжий дом, пригрожу, что посажу в одиночку и прикажу ее не топить.
— То бишь Стрижнев невиновен? Зачем тогда его губите?
— Потому что клиент, которого вез, не желает выступать в суде. — Добыгин нащупал в кармане шинели одну из «катенек», что выудил из Парусова. — Вот, держите, велел вам передать.
— А вдруг как с Шалиным? Ушлый адвокат отыщет вашего клиента…
— Ушлый адвокат? У Стрижнева? Не смешите…
Воскресенье, 6 декабря 1870 года,
Новгородская губерния, Маловишерский уезд,
село Подоконниково
Сани Шелагурова въехали во двор Пшенкиных за четверть часа до полудня. Собравшиеся на похороны односельчане почтительно расступились и сняли шапки.
— Доброго дня! — поприветствовал их Александр Алексеевич, вылезая из саней.
— Доброго дня, барин, — ответили все хором.
Две бабы сразу принялись обсуждать:
— Гляди-ка, приехал. И не один. С барыней.
— Неужто женился?
На крыльцо, чтобы поприветствовать дорогого гостя, выскочил Поликарп, следом вышли его жена, сыновья и староста Фрол.
— Доброго здоровья, Ляксандр Ляксеич. Спасибо, что приехали проститься с Петенькой, — скорбно произнес Пшенкин-старший.
— Царствие ему небесное, — проникновенно произнес Шелагуров.
— А барыню сослепу не узнал.
— Княгиня Тарусова, гостья моя из Петербурга, — представил Сашеньку помещик.
К уху Поликарпа наклонился староста и стал что-то нашептывать. Шелагуров одернул его:
— Эй, Фрол! Что там бормочешь? А ну громче.
Фрол испуганно заморгал:
— Я… ничего…
