У нее бальзаковский возраст, излет привлекательности. Совсем скоро превратится в старушку. Для мужа уже превратилась. Когда Диди в последний раз посещал ее спальню? Два месяца назад, в сентябре, когда в очередной раз она простила ему новую измену. Узнать об этом было больно, пережить еще больнее. Нет, она не забыла об измене, но ей удалось с ней свыкнуться. Простить, забыть Лизу-стенографистку Сашенька не смогла. Разве она не любит Диди всей душей? Разве не готова ради него в огонь и в воду? Разве не родила ему троих замечательных детей: Евгения, Татьяну, Володю. А он? Что Диди не хватает? Может, того, что и ей? Может, ему, как ей сейчас, хочется быть желанной, хочется, чтобы обнимали, целовали, сжимали, тискали?
Нравится ли ей Шелагуров? Скорее нет, чем да. В нем, словно в гурьевской каше, перемешано жирное со сладким, волнующее с отталкивающим. Но надо признать, в нем чувствовалась какая-то тайна, загадка. Волнующая, даже, может, пугающая. Конечно, жизнь с Шелагуровым Сашенька бы не связала. Но для адюльтера Александр Алексеевич — наилучший кандидат. В Петербурге не живет, общих знакомых, кроме батюшки, нет. Так почему он сидит и бубнит? Нет, но почему ей всю жизнь приходится делать все самой?!
Сашенька подошла, обняла Шелагурова сзади и поцеловала.
Дальше?.. Дальше было прекрасно!
— Я просто не смел, — оправдывался после Шелагуров. — Вы так любите мужа. Даже ездите в экспедиции на поиски преступников.
— Чем больше любишь сама, тем меньше любви достается. Неужели не знали? — спросила Сашенька.
— Знал. Еще как знал. И уже не верил, что может быть иначе. Надеюсь, мы встретились не в последний раз?
— Ты бываешь в Петербурге?
— Иногда. Но могу чаще.
— Если условиться заранее…
— Следующая пятница подойдет? Как раз приеду в столицу. Сможешь встретить на вокзале? Вокруг Знаменской площади куча меблированных комнат, которые сдаются на час.
— Я подумаю…
— Нет, прошу, требую, чтоб пообещала.
— Хорошо, обещаю. И обещаю за эти дни разыскать Гуравицкого.
— Не надо. Это слишком опасно. Я не переживу твоей гибели.
— Так пользуйся тем, что пока жива. — С этими словами Сашенька снова увлекла любовника на кровать.
Однако через пару поцелуев дуновение морозного ветерка заставило любовников обернуться. В дверях, стараясь сохранить невозмутимость, стояли Прыжов и Нюша.
— Пунш хотите? — без всякого смущения спросила их Сашенька.
Воскресенье, 6 декабря 1870 года,
Санкт-Петербург
На углу Казанской и Гороховой Добыгин едва не столкнулся с Крутилиным. Хорошо, что вовремя заметил, как тот выходит из парадной вместе с Желейкиной и ее дочкой. Они вместе уселись в сани и поехали в сторону Адмиралтейства. Полковник призадумался: зачем сюда явился Крутилин и куда, а главное, зачем увез проститутку? Если Кислый тут уже побывал, почему Желейкина цела и невредима? Если его здесь не было, значит, среди ребятишек Кислого имелся крутилинский освед. И Фимку в квартире ожидает засада. Если так, надо его предупредить. Но сперва все точно выяснить.
Добыгин вылез из саней и подошел к парадной. Дверь ему открыл швейцар, физиономию которого украшал свежий синяк.
— Начальник сыскной еще тут? — строго спросил пристав.
— Чуток опоздали, ваше высокоблагородие. Только-только отъехали.
— Куда, не знаешь?
— На Большую Морскую, в сыскное.
— А что у тебя с лицом?
— Пострадал при несении вахты, ваше высокоблагородие, — по-военноморскому ответил бывший матрос.
— Свалился от качки? — пошутил в тон Добыгин.
Швейцар заулыбался:
— Да нет, что вы, за двадцать пять лет такого ни разу не случалось. Просто бабенка в нашем доме проживает шибко разбитная. Вот и догулялась, перешла дорожку лихим ребятам. Теперича хотят ее порвать на канаты. Потому сыскари ее и охраняют.
— Давно охраняют?
— Со вчерашнего вечера.
«Значит, не освед», — понял Добыгин.
— Но вчера было тихо, мазурики только сегодня заявились. И сразу мне промежду глаз.
— Сыскари их задержали?
— Куда там. Сами чудом спаслись, один ихний агент со страху револьвер им отдал.
— Как же это он так неаккуратно? — сказал Добыгин с облегчением.
Слава богу, значит, Кислый жив и находится на свободе. Только как его найти?
Но Кислый нашел полковника сам. Только Добыгин отпустил сани и направился к крыльцу, его ткнули в спину. Сзади раздался голос Фимки:
— Попался, паскуда?
Полковник гневно развернулся:
— Что ты сказал?
И увидел направленный револьвер.
— Иди за угол, — велел Кислый.
— Послушай. Я не знал про засаду.
— За угол, говорю.
Полковник струхнул. На боковом фасаде дома окон не было — брандмауэр. Потому хоть и полицейский участок за стеной, и его квартира, никто ничего не увидит. Хорошо, если выстрел услышат. Какой же позорной будет его смерть — от рук мелкого криминалиста в двух шагах от участка.
— Знаю, кто Ломаку завалил, Выговский, — сказал, повернув за угол, полковник.
— Шкуру пытаешься спасти? А не врешь?
— Истинный крест, — пристав развернулся вокруг оси и осенил себя тремя перстами.
— Зачем тогда под пули нас подвел?
— Говорю, не знал про засаду на Казанской.
— Но теперь-то знаешь. Откуда?
— Заезжал туда, говорил со швейцаром.
— Неужто жив? Я думал, концы отдал. А Желейкина еще там, на Казанской?
— Нет, ее на Большую Морскую перевезли. Да и хрен с ней. Говорю же, знаю, кто Ломакина с Дуплетом.
— Выговский, говоришь? Помощничек Крутилина?
— Знаком с ним?
— Сталкивались разок. Гад еще тот. Почему раньше его не предъявил?
— Говорю, не знал.
— Что ты больно много чего не знаешь. И за что я тебе деньги плачу? Придется пайку твою урезать. Где Выговского найти?
— Живет на Кирочной, дом семнадцать, квартира сорок.
Добыгин не поленился съездить в адресный стол и выяснить.
— Только дома бывает редко. Днем на службе, а по ночам в борделе, — сообщил полковник.
— В каком?
— Понятия не имею, — признался Добыгин. И почему он не расспросил Бражникова? — Зато знаю, где служит.
— И?
— Где Ломакина убили. Сергеевская, семьдесят девять
[87], доходный дом Григоровича. Там, на третьем этаже снимает квартиру адвокат Тарусов, Выговский — его помощник.
