— Чего тебе? — спросил вынужденный остановиться золотарь.
Фимка достал револьвер, изъятый у Добыгина:
— В больничку мне надо. Если поможешь, оставлю в живых.
— Так я не туда.
— Но городовые про это не знают. Давай, поехали.
Сторож больницы лишь спросил:
— А где Митяй?
— Напился, — ответил Кислый.
— С кем не бывает, — покачал головой заспанный сторож и стал открывать ворота. Городовые проводили въехавшие сани равнодушными взглядами.
У главного корпуса завернули налево.
— Тормози, — приказал Фимка.
— Тпру! — крикнул золотарь.
Сани остановились. Фимка запустил вознице в висок кистенем — надо ведь не только попасть, но и выбраться из больницы. Где находится палата для послеоперационных, Кислый знал. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Полгода назад одну из шмар снял нахальный клиент и избил так, что неделю работать не могла. Вдобавок отказался платить. Фимка этого клиента разыскал и сильно покалечил, во всяком случае, к бабам ему ходить теперь было незачем. Но и сам пострадал, клиент его ножом по спине полоснул. Зашивали Кислого как раз в Мариинке. И те пару дней, что там провалялся, скрасила ему одна из сердобольных. Софушка из послеоперационной палаты.
В широком больничном коридоре было темно, но Фимка без труда нашел нужную дверь. Приоткрыл, а там тьма кромешная. Видно, Софушка вышла. Пришлось дожидаться.
Кроме Выговского, Лизе пришлось ухаживать еще за двумя десятками оперированных. С непривычки она быстро устала. Убедившись, что Антон Семенович по-прежнему спит, подхватила ведро с помоями и понесла во двор, подсвечивая себе дорогу керосиновой лампой. Когда зашла обратно в палату, ее обхватили сзади:
— Софушка, это я!
Лиза развернулась и увидела здоровенного мужика, судя по одежде, рабочего или мастерового. Тот тоже удивился:
— А где Софушка?
— В седьмой палате.
Но вместо того, чтобы извиниться и уйти, мужик оскалился нехорошей улыбочкой:
— А ты покрасивше будешь.
У графини забилось сердце, лампа в ее руке задрожала. Улыбочка грязного мужика ничего хорошего не предвещала.
— Давай, вдовушка, поворачивайся. Времени в обрез.
— Простите, но я подобным не занимаюсь. Пройдите направо по коридору, через пару дверей найдете Софью Спиридоновну.
— Ты мне не указывай. — Кислый схватил ее за плечи и развернул.
— Помо…
Фимка зажал Лизе рот, а к виску приставил револьвер:
— Не ори, не то мозги вышибу. Поставь лампу и подыми платье…
Лизе пришлось подчиниться. Пока Кислый возился у нее за спиной, она думала о том, что изнасилование — сущий пустяк по сравнению с тем, что произойдет дальше. Ведь этот бугай не за ласками явился. Зачем для ласок револьвер?
— А ты молодец, вдовушка. Дело бабье знаешь. Зря только в сердобольные пошла. У меня заработаешь много больше, — бормотал Кислый. — Приходи-ка через недельку в трактир на Бронницкую. Спроси Кислого. Это я. Уф, все! — Фимка шлепнул Лизу по ягодицам. — Как зовут?
— Лиза.
— Друга я ищу, Лиза. Его к вам привезли. Ранен он, подстрелили нехорошие люди. Подскажи, где лежит, а то его не вижу.
— Я никого не знаю, пришла вечером.
— Тогда бери лампу, ищи по фамилиям на досках. Я бы сам, да грамоте не обучен.
— И кого? Кого искать?
— Выговским звать. Ну, что встала, кобыла? Ищи, говорю. — Для убедительности Фимка потряс револьвером.
Лиза дрожащей рукой указала на кровать.
— Точно он? — засомневался Кислый — Почему морда забинтована?
— Упал неудачно. Только он, ваш друг, без сознания. Приходите завтра.
Фимка размышлял, ножом добить или выстрелом. Решил, что лучше ножом — шума меньше. Да и подвел его сегодня револьвер, зря он Ромку-покойничка не послушался. Подошел к кровати и воткнул нож прямо в сердце.
Потом поглядел на Лизу, та стояла, зажав рот руками. Кислый вытащил кастет, подошел и ударил. Вдруг начнет верещать? Ему еще выбраться из больницы надо.
Лизе снился кошмарный сон. Кто-то гнался за ней, догнав, схватил за юбку, она упала, ударившись головой о каменный пол, потом почувствовала тошноту, сумела приподнять голову и облегчить желудок.
Тут графиня проснулась. Голова ее кружилась. Опершись на кровать, Лиза встала. В палате было темно — Кислый забрал керосиновую лампу с собой. Лиза полезла в карман, достала серники, зажгла свечку, что лежала на столе, заставила себя посмотреть на тело с ножом в груди. Преодолевая тошноту с головокружением, вышла в коридор. И там закричала. Сильно, надрывисто, как мать над мертвым ребенком.
— Помогите! — крикнула она и, обессилев, села на пол.
Очнулась от запаха нашатыря.
— Узнаете? — спросил мужчина в больничной пижаме. — Доктор Прыжов, приятель Антона Семеновича. Он нас как-то знакомил.
Лиза кивнула, хотя припомнить доктора не сумела. По коридору, вереща, бегали сердобольные вдовы, разбуженные больные толпились у палаты для послеоперационных.
— Пойдемте. Расскажете, что произошло, — предложил Прыжов.
Опершись на его руку, Лиза встала. Выслушав ее, Прыжов подозвал дежурного врача:
— Немедленно пошлите на Кирочную за Крутилиным. И до его приезда никого в палату не впускать.
Глава 16, в которой приставу Добыгину повезло
Вторник, 8 декабря 1870 года,
Санкт-Петербург
Боцман назначил встречу в самом жутком в Питере месте — в трактире Петровой на Сенной площади. Уже несколько десятилетий подряд там собирался преступный элемент: воры всех специальностей, «блатер-каины»
[102], старосты артелей нищих и старьевщиков, дезертиры, грабители. Облавы там проводить было бесполезно — через множество невоскресных
[103] входов криминалисты могли покинуть трактир за доли секунды. А агентов посылать было опасно, убить в трактире могут и средь бела дня. И свидетелей потом не сыщешь.
Кивнув громиле, собиравшему за вход пятачки, Иван Дмитриевич поднялся на второй этаж, где размещался трактир, и вошел в освещенный газом зал. Публика замолкла, в изумлении уставившись на сыщика. Наиболее ретивые приветственно кивали, кто-то даже рюмку поднял. Крутилин никого ответом не удостоил. Подозвав полового, сказал:
— Меня ждут.
