С тех пор встречались каждую неделю. Увы, не всегда в постели. Опасаясь нежелательных последствий, Ксения в определенные дни избегала близости, и тогда они просто гуляли на Елагином.
— Мне так с вами хорошо, — говорил ей Георгий Модестович.
— И мне, — признавалась Ксения.
— Думаю, мы созданы друг для друга. Понимаю вас с полуслова.
— Это потому, что мы оба учились в закрытых заведениях. Читали одни и те же книжки, играли в одинаковые игры, терпели унижения от старших, обижали младших, занимались зубристикой. А потом нас выпихнули в водоворот, который называется жизнью. Настоящей жизнью! Жестокой и несправедливой, о которой в наших пансионах понятия не имеют. И оба в этом водовороте чуть не утонули.
— Но мы выплыли. И нашли друг друга. И это самое радостное, что со мной случилось. У вас, надеюсь, тоже.
Ксения промолчала.
— Вы по-прежнему его любите?
— Кого?
— Гуравицкого, кого же?
Ксения секретов от любовника не имела.
— Нет, что вы. Я люблю одного лишь Лешеньку. Он самый главный для меня на свете.
— А меня?
— Не обижайтесь, Георгий, вас тоже, тоже очень люблю.
— Вы говорите искренне?
— Ну, конечно.
— Я вас тоже люблю.
— Я знаю.
— И значит, если мы все-таки выплыли и нашли друг друга, почему бы не плыть дальше вместе?
— Разве мы не вместе?
— По четвергам с восьми до пяти? У меня сердце разрывается, когда уходите…
— Георгий Модестович, вы ведь знаете. Я не могу бросить мужа. Это будет бесчестно.
— Но он вас недостоин.
— А я достойна? Я тоже ему неверна.
— Не говорите так. Вы преступили от отчаяния.
— Преступили? От отчаяния? Значит, в мою любовь не верите?
— Что вы? Верю. Потому и прошу быть моей.
— Это невозможно. Пока.
Конечно, не богатство влекло Георгия Модестовича. Как всякий, он мечтал о любви. С Леночкой ее не было и быть не могло. Ксения была первой настоящей женщиной в его жизни. С ней впервые испытал весь спектр чувств: от восхищения до ревности. А потом внезапно понял, что, если удастся соединить с Ксенией судьбу, можно бросить преподавание. Они могли бы удалиться в имение, зажить жизнью счастливых помещиков.
Но на этом пути стоял Разруляев. А Ксения и слышать не желала о разводе:
— Мы с Сергеем Осиповичем обо всем договорились изначально. Я не имею права поступить так, как просите вы.
Чепурину оставалось лишь надеяться, что Сергея Осиповича убьет грудная жаба или несварение желудка — ведь с толстяками такое случается. И часто.
Черновик «Убийцы из прошлого» он попросил у Ксении несколько месяцев назад, потому что Гуравицкий его волновал. Даже больше, чем Разруляев. Ведь к мужу Ксения любви не испытывала. А Гуравицкий вскружил ей голову всего за пару часов. Вдруг вернется?
Прочитав, Георгий Модестович успокоился: Гуравицкий оказался самовлюбленной посредственностью. Такие способны увлечь лишь неопытных девиц. Ксения во второй раз его чарам не поддастся.
Ксения в кофейне появилась через час после Георгия Модестовича. И час этот он провел в муках. Придет, не придет, гадал. Убедит или нет?
Из-за нервного состояния выпил три чашки крепчайшего кофе и возбудился еще сильнее. Разве что не накинулся, когда Ксения подсела:
— Я просила меня не искать…
— Почему? Чем провинился?
— Сергей все узнал. И потребовал…
— Да разве есть у него это право? Что у вас на губе? Неужто посмел ударить? Нет, этого я не оставлю…
И с этими словами Георгий Модестович выскочил из кофейни.
Ксении пришлось задержаться, чтобы расплатиться и забрать с вешалки шинель и фуражку Чепурина. С вещами в руках она выбежала на Итальянскую:
— Извозчик, извозчик.
На счастье, подъехал сразу.
— На Знаменскую, двадцать четыре. Гони!
Сани, в которых ехал Чепурин, извозчику удалось нагнать только возле самого дома.
— Георгий, стойте! — крикнула Ксения, вылезая.
Но Чепурин, не слушая, ринулся к парадной и стал колотить, чтоб открыли.
— Георгий, оденьтесь, простудитесь, — поддерживая платье, чтобы не промокло от снега, бросилась вдогонку Ксения.
Швейцар Чепурину не открыл. Увидев незнакомого молодого человека, одетого не по погоде, он бросился в каморку за Яблочковым. Арсений Иванович, схватив со стола фотографический портрет Гуравицкого, тотчас двинулся к двери. Рассмотрев Чепурина через стекло, покачал головой:
— Не он! А что с ним за барышня? — показал он на запыхавшуюся Ксению, поднявшуюся на ступеньки.
— То не барышня — барыня. Госпожа Разруляева.
Ксения начала спорить с подозрительным молодым человеком, одновременно пытаясь надеть на него фуражку с шинелью. Яблочков, спрятавшись за косяк, стал слушать.
— Я убью его, — кричал молодой человек.
— Уходите…
— Не позволю вас избивать.
— Георгий Модестович, уйдите, ради нашей любви, уйдите.
— Ого! — тихо воскликнул Яблочков.
— Я убью его, — повторил Чепурин.
— Ого! — повторил еще раз Арсений Иванович.
— Если послушаетесь, обещаю, клянусь, у нас будет как прежде, — пообещала Разруляева.
— Правда? — с надеждой спросил Чепурин.
— Обещаю. Идите, идите, если услышат, пойдут сплетни.
Яблочков отступил на два шага назад и скомандовал швейцару:
— Распахни-ка дверь.
— Уходите? — обрадовался швейцар, которому присутствие полицейских мешало согреваться водочкой.
— На пять минут. Только прикажу Фрелиху, чтоб проследил за этим субчиком.
В каморке швейцара втроем было слишком тесно, и Фрелих, промаявшись там битый час, отпросился в чайную напротив.
Арсений Иванович вышел из парадной, насвистывая модную песенку, парочка не обратила на него внимания.
— Встретимся в четверг, как обычно? — спросил Чепурин.
— Да, — пообещала Ксения, хотя была не уверена, что придет.
— Тогда до встречи.
Ксения постучалась, швейцар ей тотчас открыл.
Фрелих, заметив из окна трактира, что Яблочков вышел, торопливо расплатился и выскочил на улицу.
— Топай за ним, — кивнул Арсений Иванович на Чепурина. — Выясни, кто да что.
