Антон Семенович поправился только после Крещения.
— Чтобы докопаться до правды, нужно было расследовать не только убийство Разруляева, но и смерть Вязникова, Пшенкина, Стрижневой, — заявил он Тарусову, обдумав поручение.
— Вы повторили мои слова. То же самое сказал Шелагурову.
— Значит, надо заключать соглашение с Гармановым и Стрижневым.
— Хотелось бы обойтись без этого.
— А как ознакомиться с материалами следствия?
— Используйте старые связи. Дело Стрижнева вел ваш приятель…
— Нет, Дмитрий Данилович, я хочу действовать официально. Адвокат имеет право заново опросить свидетелей, исследовать вещественные доказательства.
— Хорошо, хорошо. Только прошу, побыстрей. Я и так два месяца тружусь за двоих. И вот что… Возьмите. — Тарусов протянул помощнику дневник жены. Когда Сашенька попросила его отдать, Дмитрий Данилович соврал, что уничтожил тетрадь. — Там вырвана пара страниц. Но события, в них описанные, к делу отношения не имеют.
Гарманов выдвинул условие — хотя бы каплю спиртного. Пришлось угостить из фляжки.
Стрижнев молча поставил крестик, на вопросы отвечать отказался:
— Всю правду следователю рассказал.
Выговский допоздна переписывал дела в канцелярии Окружного суда. Потом решил заглянуть к Бражникову, чтобы уточнить кое-какие детали, но тот уже ушел со службы. Пришлось плестись к нему домой.
— Мое почтение, Антон Семенович, — приветствовал его старший дворник. — Давненько не появлялись.
— Неужто не слыхал? Стреляли в меня.
— Да вы что? Когда?
— Помнишь, ты помогал мне Бражникова по лестнице тащить?
— Да. На Николая Чудотворца дело было. Два раза в тот день его в квартиру подымал. Утром с вами, а вечером в одиночку пришлось. Считай, от самого публичного дома на руках нес.
— От публичного дома? — удивился Выговский. — Ну Петька и жук. Клялся, что денег ни копейки.
— Так и было. Я тогда месяц к нему ходил, чтоб он за дрова рассчитался. А он все пустые карманы показывал. Но как полковник от него ушел-с, сам спустился и заплатил.
— Что за полковник?
— Ваш, полицейский. Только не из нашей части. Из Московской.
— Выше меня, лицо вытянутое, подбородок волевой, глаза зеленые…
— Он самый.
— Добыгин!
Так Выговский узнал, кто его предал.
Вместо объятий, двинул кулаком. Бражников упал:
— Тохес, за что?
— За тридцать сребреников.
— Нет, не продавал. Сболтнул с похмелья. Прости дурака.
— Не ври. Дворник сказал, Добыгин тебе деньги дал…
— То за другое, — признался Петр Никанорович.
Вторник, 12 января 1871 года,
Санкт-Петербург
— Что? Еще крестик нужен? — спросил, войдя, Стрижнев.
— Садитесь, — кивнул на табурет Выговский. — Знаю, что тебя запугал пристав Добыгин. Но он отставлен от службы. Больше тебе ничто не угрожает. Можешь смело говорить.
В конце свидания Выговский достал пять фотографических портретов и разложил перед извозчиком:
— Кого-нибудь узнаешь?
Стрижнев ткнул пальцем в одну из карточек:
— Этого. Возил за день до убийства Таньки.
Антон Семенович много раз ходил на Знаменскую к дому двадцать четыре. Как же преступник попал в квартиру? Его внимание привлекла соседняя парадная. В нее входили и выходили очень часто, чуть ли не раз в пять минут. Почему? Ответ был выгравирован на латунной табличке, прикрепленной прямо на дверь: «Глазной доктор Петр Ференбах. Прием ежедневно с девяти до пяти».
Сказав, что идет на осмотр, Выговский беспрепятственно поднялся на самый верх и осмотрел замок на двери, которая вела на чердак. Замок оказался врезным!
«Эх, Яблочков, Яблочков, — подумал он. — Крутилин говорит, что талант, большой талант. Но, видимо, опыта ему не хватает. Врезной замок можно открыть с обеих сторон. Чем убийца и воспользовался».
Достав отмычки, Выговский за пару минут открыл замок. Пройдя по чердаку, очутился у двери на лестницу к квартире Разруляевых. Той же отмычкой открыл, спустился на третий этаж. Ксения после освобождения под залог отсюда съехала, вернулась в Титовку. Выговский осмотрел замки на двери: отмычкой их не вскрывали. Значит, либо Разруляев открыл убийце сам, либо у того имелись ключи.
Глава 23, в которой убийца предстает перед судом
Понедельник, 22 марта 1871 года,
Санкт-Петербург
В Великий понедельник Выговский приехал утром на Николаевский вокзал к приходу курьерского. К его досаде, вместе с Шелагуровым из вагона вышла его сестра.
— Хочется все узнать из первых уст, — объяснила Ксения свой приезд. — Как поняли мы из телеграммы, в деле наконец-то появился прогресс.
— Да, — подтвердил Антон Семенович. — Очень помогло Третье отделение. По их сведениям, Гуравицкий сейчас в Швейцарии. Если сумеем доказать в суде, что это он убил Разруляева, правительство будет добиваться его этапирования наряду с пресловутым Нечаевым
[119].
— Вы сумеете доказать его вину? — почему-то усомнился Шелагуров.
— Сегодня делаем первый к этому шаг. Потому вас и пригласили.
— Что за шаг?
— Оправдание Стрижнева.
— А что? Дмитрий Данилович и его защищает? Не знал.
— Да, пришлось. Но не волнуйтесь, эти расходы оплатит государство.
— Защита по назначению?
— Да, удалось договориться с Советом присяжных.
— Но как оправдание Стрижнева мне поможет? — спросила Ксения, усаживаясь в экипаж.
— Как известно, все три дела: Стрижнева, Гарманова и ваше — связаны. Но убедить в этом судебных следователей не удалось. Объединять дела они отказались, потому слушаться будут отдельно. В деле Гарманова добиться оправдания нельзя: из-за пьянства он ничего не помнит. Но вот у Стрижнева имеется инобытие.
— Вот как? — воскликнул Шелагуров.
— В момент убийства жены Стрижнев находился в другой части города, и тому имеются свидетели. Естественно, присяжные заинтересуются вопросом: а кто, кто убийца? Кто лишил жизни Петра Пшенкина и Татьяну Стрижневу? Тут-то мы и предъявим газету с романом, от которой отмахнулся следователь. И сообщим суду, где скрывается бунтовщик Гуравицкий. Дело об убийстве Пшенкина и Стрижневой откроют заново, власти будут добиваться от Швейцарии ареста негодяя. А мы заявим ходатайство, чтобы суд над Ксенией Алексеевной отложили, так как Гуравицкий виновен и в нашем деле.
