— Сколько угодно.
— Вы когда-нибудь видели этого человека?
— Да, ваше сиятельство, — поднялся Стрижнев.
— Когда, при каких обстоятельствах?
— За день до убийства жены возил его в санях.
— Куда?
— Сперва в мясную лавку на Офицерскую улицу.
— Долго он там пробыл?
— Нет, зашел и вышел.
— И сразу залез в сани?
— Нет, сперва за угол зашел.
— Как думаете, зачем?
Стрижнев пожал плечами:
— До ветру.
— Что свидетель держал в руках?
— Кожаный саквояж.
— Тот самый, с которым зашел в зал?
— Да.
— Господин Шелагуров, теперь вопрос к вам. Зачем заходили за угол?
— Ваш подзащитный врет. Врет или заблуждается. Я впервые его вижу. Надеюсь, вопросов у вас больше нет. Могу быть свободен?
— Нет. Хотел бы в вашем присутствии задать Стрижневу еще пару вопросов.
Сашенька вспоминала ту злополучную субботу, озарение, которое посетило Прыжова. Как точно он описал действия преступника: нанял Стрижнева, поехал в мясную лавку, обмакнул на ее задворках ломик в кровь, потом подложил его под сиденье…
— Ваша честь, — Шелагуров обратился к судье, — я гласный Новгородской думы. Грязные наветы этого убийцы, — помещик указал на Стрижнева, — меня оскорбляют.
— Наветы? Он лишь сказал, что ходили справить нужду. Разве это оскорбление?
— Он врет.
— Тише. Присяжные разберутся. Адвокат, продолжайте.
— Итак, Стрижнев, — снова обратился к подзащитному поверенный. — Куда вы с господином Шелагуровым поехали дальше?
— Я никуда с ним не ездил, — не дал ответить Стрижневу помещик. — В тот день был в Новгороде.
— Помолчите! — приказал ему судья Бахтаров. — Подсудимый, можете отвечать.
— Он приказал отвезти его в номера на угол Загородного и Бронницкой, но по дороге велел остановиться.
— Где? Зачем? — спросил Тарусов.
— У трактира. Сказал: «Пирогов хочу с ливером, сходи, купи».
— И вы?
— Мне разве жалко? Тпру, остановился, Щепку привязал к забору, сбегал за пирогами, барин за то полтинник лишний дал.
— Свидетель, вы утверждаете, что в тот день вас не было в Петербурге? — вернулся к допросу Шелагурова Тарусов.
— Готов поклясться.
— А вот номерной с коридорным из меблированных комнат на углу Бронницкой и Загородного помнят, что вы заехали к ним во вторник первого декабря и выехали в пятницу четвертого декабря, как раз перед убийством Пшенкина.
— Какая чушь. Послушайте, господин судья, прикажите-ка полицейским проверить книги учета в этих меблирашках.
— В книгах вы не значитесь, Шелагуров, это правда, — не стал спорить Тарусов. — Но лишь потому, что предъявили вид на имя Бандорина Емельяна Лукьяновича, крестьянина села Титовка Маловишерского уезда Новгородской губернии, тоже вашего бывшего крепостного.
— Емелька Бандорин? Тогда все понятно. Позвольте, ваша честь, объясню. Емелька — bastard
[120] покойного папеньки. По этой причине мы похожи, — сказал Шелагуров.
— Вот справка от волостного старшины, ваша честь. — Тарусов подошел к судье. — В ней говорится, что Емельян Бандорин скончался в 1869 году. Незадолго до кончины ходатайствовал о новом виде из-за потери ранее выданного.
— Что скажете, свидетель? — спросил свидетель.
— Ничего. Я не знаю, кто украл вид у Бандорина. Может, его сын? Он сильно похож на отца, а следовательно, на меня.
— Мой помощник проверил в адресном столе, где и когда господин Бандорин останавливался в конце прошлого года, — продолжил адвокат. — И вот что выяснил. Ровно за неделю до убийства Пшенкина мнимый Емельян Лукьянович поселился, опять же на несколько ночей, со вторника до пятницы, на другом конце Загородного проспекта в номерах «Каир». Почему там? А потому что в двух шагах от «Каира» находится ссудная лавка Семена Вязникова, зятя Петра Пшенкина, который в сейфе хранил некие важные бумаги. Они после его убийства пропали. Кстати, убили Вязникова таким же ломиком, что и Пшенкина. Более того, если эти два ломика соединить, станет понятно, что когда-то они составляли один большой лом. Господин Шелагуров, случайно, не знаете, кто его разрезал?
— Издеваетесь? Я начинаю жалеть, что нанял вас для защиты сестры.
— Тогда о том, кто разрезал, расскажу чуть позже. Давайте сперва поговорим о преступлении, из-за которого вы меня наняли, господин Шелагуров. Убийство вашего зятя Разруляева. И снова… Снова Бандорин поселился рядом, в меблированных комнатах на Надеждинской улице.
— Вы что, обвиняете меня в убийстве Сергея? — пожал плечами Шелагуров. — Ну и ну! Спросите супругу, она может засвидетельствовать, что в тот день я прибыл в Петербург в одиннадцать утра и вместе с ней поехал к Разруляевым. Или больше с женой не разговариваете?
— Мою супругу вы обманули. Потому что не приезжали на курьерском. После убийства Разруляева вы прибыли на вокзал и смешались с толпой. Не перебивайте меня. Я знаю причину, по которой вы убили Разруляева. Он был недоволен доходами имения, которым вы управляли. Они были мизерными, потому что вы платили шантажисту, Петру Пшенкину.
— Какая жуткая околесица. Господа присяжные, господин судья. Позвольте объясню, почему господин поверенный пытается меня опорочить. Дело в том, что я состоял в известных отношениях с его супругой…
— Тихо! — Судья был вынужден призвать к порядку зал, который после таких слов зашумел.
— И Разруляева я не убивал, он мне как брат. Ближе брата, — продолжил Шелагуров. — Да, когда имением владеют совместно, случаются недоразумения. У нас с Сергеем они тоже были, но мы давно все уладили. И я никогда не платил шантажисту.
— Никогда? Моему помощнику, — Тарусов указал на Выговского, — удалось найти в архиве новгородского почтамта несколько телеграфных переводов, которые вы отправили Пшенкину в Петербург в прошлом году. Суммы совпадают с его гроссбухом, в котором, не мудрствуя лукаво, извозопромышленник обозначал вас инициалами ББ.
— ББ? При чем тут я?
— Потому что ваши инициалы АА. Б — следующая буква. В мае прошлого года вы перевели Пшенкину двести рублей, и такая же сумма учтена под инициалами ББ. А в сентябре уже тысячу. И снова идеальное совпадение.
— Да, да, припоминаю, Пшенкин просил дать в долг на покупку лошадей…
— Расписка имеется?
— Нет, мне достаточно было его слова.
— Слова шантажиста? Противоречите сами себе.
