– И что ответил Урушадзе?
– Сказал, что желает говорить с графом лично, с глазу на глаз. Но Волобуев наотрез отказался. А Урушадзе отказался выполнять выставленные ему условия. Андрей подал жалобу о возбуждении уголовного дела. Князя отвезли в «сибирку», где с тех пор и сидит, ожидает процесса. Впрочем, суд уже назначен, вы сами слышали.
– Выходит, князя будут судить за то, что украл собственные деньги?
– Такая вот у него c’est la vie
[51].
– Все равно не понимаю, – взволнованно сказала Сашенька, – если Урушадзе грабитель, зачем ему лестница? Он ведь находился в доме. Надо было просто пройтись по коридорам и взломать ящик.
– Я согласна с княгиней, Глеб, – поддержала княгиню Четыркина. – Объясни!
– Ваше непонимание, дорогие дамы, лишний раз доказывает ограниченность женского ума.
– Глеб, умоляю, – схватилась за голову Юлия Васильевна. – Только не сейчас.
– Превосходство мужского ума доказано современной наукой…
Русские женщины были ограничены в правах. Даже дворянки не имели отдельного от мужа паспорта и вплоть до его смерти не могли распоряжаться общим имуществом. Про другие сословия и говорить не приходится: жена купца без его разрешения из дома выйти не могла, крестьянок вообще людьми не считали (в ревизские сказки заносили исключительно мужчин).
Но с началом Великих реформ встал и «женский вопрос».
Сделав доступным – всего пятьдесят рублей в год! – среднее образование, правительство преследовало цели нравственные. Де, закончившая гимназию девушка из низших сословий не захочет идти на панель, а непременно изыщет возможность заработать на хлеб честным трудом. Однако выучившие два языка и алгебру с тригонометрией выпускницы вовсе не собирались трудиться гувернантками, горничными, экономками, etc. А желали наравне с юношами учиться дальше в училищах, университетах и институтах, а после иметь возможность работать по специальностям, ранее считавшимися мужскими: учителями, акушерами, врачами, телеграфистами, стенографистами…
В печати и правительственных кабинетах развернулись дискуссии. «Женский вопрос», как водится, принялись решать мужчины. Естественно, в свою пользу. Ведь эмансипация грозила перевернуть, уничтожить привычный им уютный мир, в котором женщина, кем бы ни была, от них зависела. Противники равенства полов изощрялись, придумывая аргументы: пугали общественность грядущим исчезновением семьи, деторождения, наступлением эпохи разврата. Но самым простым и популярным тезисом было отрицание у дам умственных способностей, которыми якобы наделены одни мужчины!
– Неужели наука научилась ум измерять? – язвительно спросила Юлия Васильевна.
– Представь себе.
– Раз способна измерить, значит, может сравнить. Вот ответь честно: кто из нас умней, я или княгиня?
– Я! – рассмеялся Четыркин. – Из вас двоих умней я.
– Прошу вас, не ссорьтесь, – вмешалась в перебранку Сашенька. – Глеб Тимофеевич, готова признать, что глупа, только объясните, зачем Урушадзе сбросил с балкона лестницу? Для меня сие загадка.
– А для меня, естественно, нет, – расплылся Четыркин. – План у князя был таким: пробраться ночью в кабинет графа, украсть облигации, разбить окно, выпрыгнуть в сад, обежать дачу, забраться по веревочной лестнице обратно, открыть дверь в коридор и присоединиться к домашним, которые неминуемо проснутся от звона разбитого стекла и соберутся в кабинете графа. Понятно?
– Теперь да. В этом случае на Урушадзе никто не подумал бы.
– Верно.
– Но тогда не ясно другое.
– Что именно? – снисходительно поинтересовался Четыркин.
– Почему Урушадзе отступил от плана? Окно разбил, в сад выпрыгнул, а обратно в дом взобрался лишь через десять часов?
– Э…
Глеб Тимофеевич поздно понял, что его, как глупого мышонка, загнали в ловушку.
Юлия Васильевна, еле сдерживая смех, спросила:
– Ну что, Глебчик? Утерли тебе нос? И всей современной науке заодно.
– Вовсе нет. Э… Урушадзе… Потому что…
– Все, Глеб, закончим. Сходи стаканчики отнеси.
– Мальчонке поручим. Вон, без дела мается.
– Сам сходи. Можешь пива еще взять.
Четыркин вздохнул, но пошел. Пива ему хотелось.
– Ваше сиятельство, Александра Ильинична, – как и в первый раз, Юлия Васильевна отослала Глеба Тимофеевича не без умысла. – Вижу по глазам, рассказ моего мужа заронил сомненья.
– Да нет, что вы, Юлия Васильевна.
– Не лукавьте. Если не Урушадзе, то кто?
– Кто?
– Глеб!
– Нет, что вы. Вы должны верить мужу.
– Должна. Однако слишком хорошо его знаю. Потому согласна с вами. Рассказ Глеба о событиях той ночи слишком противоречив. И еще… Почему он в тот день так быстро опьянел? Вдруг он лишь изображал из себя пьяного? Вдруг нарочно остался у Волобуевых?
Сашенька промолчала. Не хотела признавать, что и сама подозревает прежде всего Четыркина. Хотя нельзя сбрасывать со счетов и слуг. И домашних нельзя. За исключением калеки Михаила. Вряд ли тот способен сигануть в окно.
Решила в пятницу, во время чаепития, ко всем повнимательней приглядеться.
– Впрочем, гораздо больше Глеба меня волнует Нина, – огорошила Сашеньку Юлия Васильевна. – Вы, верно, внимания не обратили, Глеб упомянул это вскользь, Нина в ту ночь тоже ночевала у Волобуевых.
– Я отметила этот факт. Но что из того?
– Никогда ранее Нина там не оставалась. А тут вдруг придумала предлог. Мол, хочет вместе с Асей модный журнал изучить. Даже на почту сбегала, чтобы его получить. Я подписку на летние месяцы сюда на «до востребования» перевела.
– Это так естественно в ее возрасте – вместе со старшей подругой посмотреть новые фасоны…
– Конечно, естественно. Только вот модой ни до ни после того Нина не интересовалась. Я голову сломала над тем, что она позабыла у Волобуевых.
– Вы что, Нину подозреваете?
– Нет, конечно! Зачем ей эти деньги? Моя дочь обеспечена. Но почему она так озабочена судьбой князя Урушадзе? Постоянно твердит о его невиновности, ссорится на этой почве с Глебом! Подозреваю, что и с вашими детьми сдружилась неспроста. Еще на прошлой неделе, прочитав про процесс Муравкина, решила, что князю нужен такой защитник, как ваш муж. Спрашивала, как его нанять.
– Действительно, странно.
– Увы! Современные девицы не похожи на нас. Мы мечтали о браке и семье. У нынешней молодежи в голове прогресс, служение обществу. Любовь для них лишь физиологический акт, а брак – способ избавиться от родительской опеки. Не хочу пугать, но вашей дочке уже четырнадцать. В самом ближайшем будущем вам тоже предстоит все это пережить.
