– Ровным счетом ничего. Урушадзе в салоне ни разу не был.
– Врет.
– Икону целовала, я ведь ей тоже сперва не поверил, врачебно-полицейским комитетом грозил. А она ни в какую. Мол, с таким видным мужчиной сама бы не прочь…
– Значит, Копосова с ним знакома?
– Волобуев их как-то на улице представил.
– Вот как…
– Твой похотливый граф – постоянный клиент.
– Кто бы сомневался…
– А вот его зять туда так и не заглянул.
– Выходит, верный муж и примерный семьянин…
Сашеньке вспомнилась невзрачная Ася. Что такой красавец в ней нашел?
– Не думаю. Копосова однажды видела князя у местного борделя…
– Адрес борделя выяснил?
– Ты не просила…
– А сам не догадался? Я разве ясновидящая? Я считала, Урушадзе с благородной путается. Выходит, нет. Впрочем, и лучше. Благородную попробуй уговори прийти в суд. А проститутке чего стесняться?
– Стесняться и вправду нечего. Только вряд ли вспомнит, кто с ней был две недели назад.
– Вспомнит как миленькая. Если уж Копосова заглядывалась…
– В борделе каждая девица за ночь обслуживает десяток клиентов. И фамилий у посетителей не спрашивает.
– Значит, пригрозишь военно-полицейским комитетом…
– Я? – оторопел Лешич.
– Ну а кто? Меня в бордель и на порог не пустят.
– А я туда не пойду.
– Как это?
– Мне еще за салон с Натальей объясняться.
– Лешич, умоляю…
– Вон, дети твои ждут, – Лешич издалека помахал им рукой.
– Извинись перед ними, скажи, что планы поменялись…
– Ага! Мне срочно захотелось проститутку. Так и скажу…
На всех парах к ним летел Володя:
– Мама! Мамочка! Я знал, что ты придешь. Потому что Обормота не поймал. Он с перепуга на крышу залез.
Сашенька прижала сына:
– Наталья Ивановна объяснила тебе, что коты не купаются.
– А ты?
– И я.
– Значит, ты – кот? Мамочка, ну пойдемте.
– Нет, дорогой. Я зашла лишь проведать вас. А купаться не пойду…
– Но почему?
– Это платье сложно снять…
– В нем и купайся.
– И дядя Леша не пойдет…
– Я пойду, еще как пойду. Мамочка шутит, – бесцеремонно перебил Сашеньку Прыжов. – Айда в море.
– Ура!
И где прикажете искать бордель? Вывески на них запрещены. По занавешенным окнам?
[98] Так из-за яркого солнца в половине домов сегодня зашторены.
Сашенька огляделась. Ну да, так и есть. Лишь в аптеке Соломона нет занавесок.
Соломон! Он-то и поможет. Проститутки ведь тоже болеют: ангиной, насморком, почечуем, не говоря про сифилис и триппер. Следовательно, покупают лекарства. И значит, Соломон их в лицо знает.
Ушла от него Четыркина или нет?
Сашенька подождала чуть-чуть на площади. Заметив горничную, выскочившую от Соломона с пузырьком в руках, подошла к ней:
– В аптеке много покупателей?
– Дык никого, барыня.
Соломон обрадовался:
– Жду вас с самого утра, ваше сиятельство.
Сашенька посмотрела с изумлением. С какой стати?
– Удалось вам поговорить с Ниной?
Ах да! Столько событий с их вчерашней встречи произошло…
– Да, конечно. Нина все поняла и впредь так поступать не будет.
– Очень хорошо. Очень. Теперь я спокоен. Кстати, Осипа Митрофановича я расспросил…
Княгиня с трудом припомнила:
– Обер-кондуктора?
– Его самого. Сказал, что Нина до самого Петербурга ехала.
– Я знаю.
– Вас что-то беспокоит, ваше сиятельство? Не печень ли? Не из-за нее ли круги под глазами?
– Нет, печень моя в норме. Однако, вы правы, предмет для беспокойства имеется.
– Слушаю вас.
– Не знаю, как и сказать… – замялась Сашенька.
– Я тоже вчера не знал, как открыться. А вы подбодрили: «Смелее, Соломон!» И все разрешилось. Теперь моя очередь: «Смелее, ваше сиятельство!»
– Дело крайне деликатное…
– Только с такими ко мне и приходят. Потому что все в Ораниенбауме знают: Соломон не человек, а могила. Никому про чужой геморрой не разболтает.
– У меня геморрой такой: ко мне приехал в гости родственник, мужчина сорока лет. Неженатый.
– Брак – непростое решение, ваше сиятельство. Особенно в Петербурге. Больно жизнь там дорога. Семью прокормить сложно.
– Но отсутствие супружеских отношений его нервирует.
– Так можно понять. Брат мой Самуил тоже страдает. Но где тут найти еврейку?
– А мой несчастный родственник постоянно испытывает… как бы это обозвать? Острое желание, постоянную потребность в женщине… Понимаете?
– Кажется, да, княгиня, – пробормотал Соломон, от души сочувствуя доктору Прыжову.
Тот зашел в аптеку утром, осведомиться, как найти дом Мейнардов, где проживает его невеста. Кто бы мог подумать, что несчастный доктор страдает таким редким и очень осложняющим жизнь расстройством?
– Боюсь, ваше сиятельство, порошки и мази от подобной хвори пока не изобретены.
– Знаю, но имеется естественный способ…
– И? – Соломон не мог понять, чего от него хотят.
– Где найти в Ораниенбауме…
– Вот о чем речь. Помогу. Знаю несколько особ, этим промышляющих. Только не подумайте дурного. Эти дамы… мои покупательницы. Городок наш невелик, все обо всех знают…
Сашенька вспомнила Четыркину. Если разболтает про салон, весь город будет знать про подвиги, которых княгиня не совершала.
– Могу предложить на выбор: двух прачек, трех белошвеек, одна вдову…
– Не хочется, чтобы родственник путался с кем попало. От девиц без билета
[99] легко заразиться. Присоветуйте солидное заведение.
В Петербурге, где большую часть населения всегда составляли холостые мужчины, продажная любовь процветала с самого основания. Петр Великий, сам блуду не чуждый, никак тому не препятствовал. Однако его племянница Анна Иоанновна придерживалась более строгих правил, потому запретила и публичные дома, и содержание «непотребных девок» при трактирах. Но с запретом заведений проституция не исчезла, просто стала тайной. И в самом начале правления Екатерины Второй привела к эпидемии «франц-венерии»
[100]. Новая императрица решительно пошла на карательные меры. За «беспорядочное поведение» женщин штрафовали, помещали в смирительные дома и даже ссылали на Нерчинские рудники. Но все было тщетно. Мужская похоть по-прежнему требовала свое, а спрос, как известно, подталкивает предложение. И, проявив присущую ей мудрость, Екатерина отступила, освободив от наказаний блудниц, согласившихся на периодический медицинский осмотр. Впрочем, содержание борделей так и осталось под запретом.
