– Паспортов не спрашиваем.
– Молодой, высокий, очень красивый мужчина кавказского типа. Его невозможно забыть. Бывал такой?
– Не помню.
– Но как же…
– А что ваш кавказец натворил?
– В том-то и дело, что ничего. Но его тесть, граф Волобуев, обвинил его в ограблении…
– Что вы говорите? Я сочла это шуткой. Так Волобуеву и надо. Должен мне бурун денег.
– Значит, знакомы? И с ним, и с Урушадзе?
Ласточкина промолчала. Но ведь молчание – тоже согласие. И Сашенька ринулась в атаку:
– Припомните, пожалуйста, заходил ли князь в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое июля. Это важно.
Ласточкина внимательно на нее посмотрела:
– Насколько важно?
– Князю грозит каторга.
– Бедолага, – и Домна Петровна раскрыла какую-то книгу.
Может, Лешич ошибается и учет посетителей все-таки ведется? Нет! К Сашенькиному разочарованию, книга оказалась табель-календарем.
– В ночь с пятницы на субботу?
– Да.
– Кажется, заходил.
– Кажется?
– Должна уточнить.
– Я подожду.
– Давайте сперва договоримся. Насколько я поняла, требуется дать показания в суде?
– Вы очень умны, Домна Петровна.
– Мои показания должна подтвердить девочка, с которой князь провел ночь…
– Ночь? Вы уверены? – вскочила Сашенька, но тут же села обратно.
Голову словно мечом рассекли. Опять мигрень!
– Повторюсь, мне надо уточнить, – испытующе посмотрела на княгиню Домна Петровна Ласточкина.
– Умоляю! Если вы выступите на суде – князь спасен.
– Обязательно выступлю.
– Не знаю, как отблагодарить вас.
– Пустяки, каких-то двести рублей.
У княгини округлились глаза:
– Так дорого?
– Да, ваше сиятельство. Нелегко признать публично, что занимаешься непотребством…
– Но двести рублей…
– Хорошо, сто пятьдесят.
Княгиня чувствовала, что аппетиты Домны Петровны можно уменьшить еще, однако голова болела так, что продолжить разговор не могла.
– Я должна посоветоваться с мужем…
– Понимаю. Буду ждать. Позвольте проводить.
Пришлось брать экипаж с закрытым верхом. До дома еле доехала. Велела подать пилюли из женьшеня. Несмотря на возражения, Матрена ее раздела. Мелькнула мысль, что с Лешичем надо отправить Диди письмо. Пусть приезжает. Пора подписывать соглашение с Урушадзе. Дело-то раскрыто.
Вернее, не раскрыто, но невиновный, считай, оправдан. А оправдание и есть задача адвоката. Сколько раз Диди ей повторял: «Меня не интересует кто преступник? Моя задача – оправдать клиента!»
Как жаль, что Сашенька не может сама представлять интересы князя. Российский закон отказал дамам в праве быть судьями, защитниками и даже присяжными. Опять придется прятаться за спину мужа. Да и пусть. Сашенька не честолюбива.
Глаза ее смежились.
Купание вошло в моду недавно. Еще в Сашенькину молодость занятие это считалось неприличным, в особенности для женщин, поэтому княгиня и не умела плавать. Ныне же каждое лето только в Петербурге открывалось несколько десятков купален. И на Неве, и на Фонтанке. Доступны они были практически всем, цена редко превышала гривенник. За отдельную плату желающие могли взять напрокат простыню и полотенце, воспользоваться душем.
Но те, кому позволяли время и доход, предпочитали купальни морские. Ораниенбаум как раз ими славился. Устроены они были так: довольно далеко от берега на сваях устанавливали большие деревянные платформы, к ним прокладывали узкие длинные мостки. С платформы в воду уходила лестница. Купальщик, спустившись по ней, оказывался по пояс в воде, под его ногами пружинил мягкий морской песок.
Финский залив очень мелок, из-за жары хорошо прогрелся, потому пребывание в воде было комфортным, вылезать из нее никому не хотелось. Купание завершили лишь к шести вечера. По дороге, проголодавшись, зашли в кондитерскую, заказали кофе по-венски со штруделем и мороженым. Что может быть вкуснее?
Как и предполагал Володя, все разбились на пары: Женя сидел с Ниной, Таня с Михаилом, Наталья Ивановна с Лешичем. И лишь Володя был один. Чтобы не скучал, гувернантка сунула ему «Трех мушкетеров», которые прихватила на всякий случай. Ребенок быстро увлекся романом, даже штрудель ел с книжкой в руках. Хозяин кондитерской был изумлен. Совсем еще малыш, а читает такую толстую книжку. И принес ему дополнительную порцию мороженого. Володя был горд собой и очень доволен.
После кондитерской проводили Михаила. Татьяна, попрощавшись с ним, пошла впереди всех. Наталья Ивановна, которая вместе с Лешичем вела за руки Володю, буркнула им:
– Я сейчас, – и догнала ее.
Отношения между барышнями не были простыми. Потому что предыдущий кавалер Натальи Ивановны приглянулся Тане. И она была счастлива, когда гувернантка предпочла ему Прыжова. Но, получив отставку, Юра-студент исчез. Татьяна сильно горевала, пока гувернантка по секрету не рассказала ей, что не любви тот искал, а вынуждал шпионить за Дмитрием Даниловичем для Третьего отделения. Чувства к Юре-студенту тут же у Тани прошли.
– Михаил тебе нравится? – спросила Наталья Ивановна, догнав девушку.
– Нет, мне просто его жаль. После падения с лошади к нему как к живому трупу относятся. Друзья забыли, невеста разорвала помолвку. У его матери роман с кучером, ей не до него.
– Таня, что ты такое говоришь?
– Михаил так сказал. И у графа Андрея тоже роман на стороне. Возможно, что не один. Ему тоже нет дела до старшего сына. Брата Николая, с которым Миша был близок, услали в Москву, у сестры Аси нервическая болезнь, князь Урушадзе в тюрьме. Лишь идиот Леонидик иногда заходит к Михаилу. Ужасно, не правда ли?
– Хуже не придумаешь, – согласилась Наталья Ивановна. – Надо спросить у Алексея Ивановича, вдруг есть способ помочь Михаилу?
– Есть! Михаил списался со швейцарской клиникой. Они обещали поставить его на ноги…
– Как здорово.
– Но стоит это сумасшедших денег. Граф Андрей в них отказал. Де, все вложил в какое-то дело. Может быть, через год, через два, когда деньги вернутся. А Михаил ждать не может. Говорит, год в коляске стоил ему десяти. Сказал, что если не достанет денег, руки на себя наложит.
– Как же бессердечен его отец. Деньги можно одолжить, по подписке собрать… Мир не без добрых людей.
Княгиня проснулась от детских голосов в столовой. Повернув резко голову, посмотрела на часы – половина девятого. Как же долго она спала. И вдруг поняла, что голова не болит. Какое счастье! Вскочила, надела халат и вышла к детям.
