– Ну, не напрямую, конечно. Исподволь, обиняками. Однако ответ получил вполне конкретный. К делам Волобуева Вигилянский никакого отношения не имеет. Тот связался с неким пройдохой, Гюббе его фамилия, который и уговорил графа подать заявку на концессию. Выманил деньги, якобы на взятки, и с ними скрылся. Вигилянский в свое время предупреждал Волобуева, что Гюббе пройдоха, но тот отмахнулся. Конечно, Анатолию Кирилловичу горько осознавать, что семья, в которой он рос и всем обязан, фактически разорена – по слухам, Волобуев не только свои деньги вложил, но и в опекунские суммы залез. Вигилянский, конечно, окажет посильную помощь крестной сестре и ее больному брату, но к требованию выплатить миллион отношения не имеет.
– А не врет? – спросил Николай. – Помнишь историю, что я раскопал?
– Что за история? – заинтересовалась Сашенька.
– Волобуев двадцать пять лет тому назад обвинялся в растрате и убийстве, могли и в рядовые разжаловать, и в Сибирь отправить в кандалах. Спас его тогда аудитор полка, в котором он служил, Вигилянский.
Аудиторы, по замыслу Петра Первого, должны были представлять закон в войсках, сочетая функции следователя, прокурора и судьи. Должность поначалу считалась офицерской, однако после смерти первого императора право вершить суд вернули отцам-командирам, и обязанности аудитора сузились до подготовки бумаг к разбирательству. Офицеры этим заниматься не желали, пришлось назначать аудиторами фельдфебелей, вахмистров и даже военных писарей. Уровень их подготовки был очень низким, и в 1832 году для подготовки военных юристов открыли специальное учебное заведение – Аудиторскую школу. За казенный кошт
[113] там обучали кантонистов
[114], за собственный – детей дворян, разночинцев и купцов первой гильдии.
Сашенька накинулась на мужа:
– А я ведь говорила, что Волобуев – подлец. Теперь сомнений больше нет: он сам организовал ограбление…
– Ты о чем? – спросили Стрельцовы.
Сашенька принялась рассказывать. Когда сообщила об украденных облигациях, отец и брат меж собой переглянулись, а как только княгиня закончила, Илья Игнатьевич обратился к зятю:
– Дмитрий Данилович, а если я попрошу вас взяться за защиту Урушадзе?
– Простите…
– Оплачу расходы и гонорарий…
– М-м-м… Но зачем?
– Пока не знаю. Но уверен, чутье меня не подводит.
– Но, Илья Игнатьевич, – Дмитрий Данилович нервно затянулся, – спасти князя Урушадзе я не могу.
– Если вы бессильны, значит, и никто не сможет. Но вы хотя бы попробуете.
– Ставите меня в безвыходное положение. Вам отказать не могу.
– Вот и славно. Кстати, мелкая просьба. Если вдруг на суде или в ходе ваших поисков всплывет украденный список с номерами облигаций, не сочтите за труд скопировать.
Николай вышел проводить их до коляски. Предложив сестре ручку, тихо сказал:
– Есть обстоятельство, от которого отец отмахивается. Мол, не может быть. Однако сведения из надежных источников.
– Говори…
– Именно Вигилянский свел гешефтмахера Гюббе с Волобуевым.
В вагоне Дмитрий Данилович признался Сашеньке, что в юности был влюблен в Машу Масальскую:
– В свои пятнадцать она была прелестна. Я влюбился с первого взгляда. Увы, наши отцы поссорились, и больше я ее не видел. Но как же тесен мир. Вчера, читая твой дневник, я и не подозревал, что ты пишешь о ней, моей первой влюбленности.
– Девочек с именем Маша на свете очень много. Ничего удивительного, что ты ее не узнал, – прокомментировала Сашенька.
– Да, конечно.
– А вот почему не узнал Леонидика? Вряд ли есть другой такой дурачок.
– Масальские его стеснялись и к гостям не выпускали. Конечно, я слышал от отца, что у Машеньки есть брат. Очень больной. Но даже имени не знал.
Глава одиннадцатая
Отвергнув предложение Сашеньки заплатить за свидание с Урушадзе надзирателю, Тарусов отправился в Петергоф к уездному прокурору.
Тот разве что не расцеловал Дмитрия Даниловича:
– Давненько вас поджидаю. Удивлены? Зря. Уезд наш маленький, в одном углу чихнешь, из другого «Будь здоров!» кричат. Уже осведомлен, что будете Урушадзе защищать. Чему, признаться, очень рад. Когда такой матерый адвокат за дело берется – внимание прессы обеспечено. А значит, и начальство про мою персону наконец вспомнит. А то в министерстве поди позабыли, что Петергофский уезд существует. Тих потому что до неприличия. В соседних уездах каждый день что-нибудь приключается: то грабеж, то разбой, нет-нет и смертоубийство произойдет. Но здесь словно заколдовали. А ежели и случится какое происшествие, выть хочется от скуки. Нате вот, полюбуйтесь, – Михаил Лаврентьевич протянул князю лежавшую перед ним папку, – вдова статского советника Кулебякина заявила на бывшую горничную, что та, недовольная суммой расчета, украла у нее две серебряные ложки. Горничная же твердит, что хозяйка сама их подарила на Пасху, да по дряхлости ума позабыла. Или вот… – Прокурор достал из ящика другую папку с набранным крупным шрифтом заголовком «Дело». – Крестьянин Митька Черепко обвиняет своего кума Ивашку Подкорытова в мошенничестве. Мол, продал тот ему перину. Уверял, что из гусиного пера, однако, когда стали ее сушить, выяснилось, что из куриного. Подкорытов же божится, что обо всем честно предупреждал, но кум при совершении сделки был сильно пьян.
– Сочувствую, Михаил Лаврентьевич, – проникновенно произнес Дмитрий Данилович.
– Дело Урушадзе того же поля ягода, – прокурор достал из стола очередную папку. – Тесть с зятем приданое не поделили. Анекдот-с. Полистать не желаете?
– С преогромным удовольствием, – сказал Тарусов.
Его не покидало ощущение, что прокурор не так прост, как хочет казаться, только зачем-то комедию ломает.
– Однако теперь об этом анекдоте все газеты напишут. На поверенного Тарусова репортеры слетятся, как мухи на… – Михаил Лаврентьевич было запнулся, однако с ходу нашелся: – На варенье. После дела Муравкина от вас одних сенсаций ждут: вдруг опять истинного преступника суду предъявите.
– Где ж его взять? – развел руками Дмитрий Данилович.
– Знаем мы вас, хитрецов, – погрозил шутливо пальцем прокурор. – Поэтому хочу предостеречь. По дружбе, так сказать. Со мной этакий фокус не пройдет.
– Не понимаю, о чем вы?
– Шутка. Читайте-читайте, не буду мешать.
Когда Тарусов закончил, задал вопрос:
– А какие-то иные версии следствие рассматривало?
– Нет, Дмитрий Данилович. Зачем? Все и так ясно.
