– Почему полиция не извлекла пулю? – вместо объяснений спросил ее Диди.
Его так и подмывало обрадовать Асю, но он сдержался. Граф Волобуев не должен знать, что появился шанс оправдать его зятя вчистую.
– Полицмейстер сказал, что доказательств и без того предостаточно.
– Надо исправить его ошибку.
– Нет-нет, – запричитала Мария Дмитриевна. – Если расковыряем дверь, Андре узнает, что мы заходили в кабинет.
– Пуля сидит неглубоко. Смогу вытащить ее щипчиками для сахара.
– Сейчас их принесу, – Ася, поняв, что князь нашел что-то важное, побежала за ними на первый этаж.
– Бедная девочка. Очень за нее переживаю, – сказала вслед дочери графиня. – Потому и не знаю, что делать. Андре, конечно же, прав – Автандил ей не пара. Увы, мы поздно это поняли. Урушадзе глуп, груб, неотесан, вдобавок заразил Асю сифилисом. Но она его любит. Вот в чем проблема. Вдруг не переживет развода?
– Я как раз хотел спросить…
– Что, что? Леонидик, будь добр, отойди к окну, из-за твоей «Фантазии» не слышу князя. Так о чем вы, Митенька?
– Прочитав показания вашего мужа, я удивился. Судя по его словам, графа не столько ограбление волнует, сколько возмущает этот сифилис.
– Что в том удивительного? Сифилис убил нашего внука.
Графиня достала платочек и вытерла глаза.
– Но князь Урушадзе заверил меня, что сифилисом не страдает.
– Разве можно ему верить? Любой врач, осмотрев его, сие опровергнет.
– Хорошая мысль, спасибо. А у кого лечится Анастасия Андреевна?
– Ни у кого. Разве сифилис лечится? Тише, князь, Ася возвращается.
И действительно, в кабинет вошла княгиня Урушадзе.
– Подойдут? – спросила она, подавая Тарусову щипцы.
– Надеюсь, – Дмитрий Данилович снова залез на стул, после нескольких попыток ухватил торчавший из дерева кончик пули, потянул на себя. – Вуаля!
– И что? Этой пуговкой можно убить человека? – недоверчиво спросила Ася, увидев вытащенный Дмитрием Даниловичем кусочек свинца.
– Не только человека, слона можно уложить. – Князь положил пулю на ладонь и протянул ее дамам. – Внимательно осмотрите. На суде вам обеим придется подтвердить, что я в вашем присутствии извлек ее из дверного косяка.
– Но я не собираюсь в суд, – возмутилась графиня.
– А мне отец запретил, – виновато произнесла Ася.
– Придется вызвать вас повестками. Что ж, разрешите откланяться. Прощайте, графиня. Рад был познакомиться, княгиня. Спасибо за помощь, Леонид Дмитриевич.
Леонидик, не прекращая напевать, кивнул. А Тарусов, близорукий с детства, понял, что не видит его лица.
«Придется менять очки», – с грустью подумал Дмитрий Данилович.
Черт побери!
Четыркин носит пенсне! Князь обратил на это внимание сегодня утром, когда Глеб Тимофеевич зашел познакомиться.
«Раз ходит в пенсне, значит, близорук, как и я!»
– Мария Дмитриевна, пожалуйста, припомните. В ночь ограбления, когда все прибежали в кабинет, на Четыркине было пенсне?
– Спросите что попроще.
– Анастасия Андреевна, вдруг вы помните?
– Не было.
– Асенька! Не придумывай, как ты могла это запомнить?
– Не знаю почему, но помню очень отчетливо. Четыркин был без пенсне.
Глава двенадцатая
И на первом, и на втором этажах флигелька окна были тщательно зашторены. Почему? В такую-то жару? Может, владелец дома не сумел сдать его в аренду после отъезда Красовской и, чтобы обои не выгорали, задернул драпри?
– Эй, Саночкин! – окликнул Крутилин дворника, которого они с Яблочковым прихватили с собой.
Тимоха стоял посередь улицы, пытаясь понять, где, собственно, находится.
– Ммм…
– Флигель пустует?
– Нет, сдан.
Крутилин еще раз посмотрел на драпри. Выходит, новые жильцы что-то скрывают от посторонних взглядов. Интересно, что? Сейчас и узнаем. Позвонив в колокольчик, Иван Дмитриевич прислонил ухо к двери. Внутри послышались быстрые шаги:
– Кто? – спросили не открывая.
– Начальник сыскной полиции Крутилин, – грозно представился он.
После небольшой паузы тот же женский голос, но уже с испугом пообещал:
– Сейчас… сейчас доложу.
Еще через несколько секунд в доме раздался сдавленный вопль:
– Полиция!
– Арсений Иванович, – скомандовал Крутилин чиновнику для поручений, – беги на противоположную сторону. Сейчас из окон станут выпрыгивать. Саночкин! Саночкин, мать твою, дуй в свисток.
Дворник, чтоб не шатало, прислонился к стенке, однако трель выдал столь знатную, что Крутилин вздрогнул. Достав револьвер, Иван Дмитриевич встал к двери бочком – вдруг распахнут и стрельбу откроют? А Яблочков, обогнув в пять секунд дом, занял позицию на углу, контролируя сразу обе стороны.
Крутилин не ошибся: и на первом, и на втором этажах открывали шпингалеты. Черт! Если преступники вооружены, им с Яблочковым несдобровать. Одно из окон поддалось, еще секунда и раскроют. Эх, была не была!
– Дом окружен! Стрелять будем без предупреждений! – крикнул Арсений Иванович как можно громче.
От окна тут же отпрянули, спрятавшись за драпри. Яблочков услышал шепот. Разговаривали двое или трое. Наверное, совещаются. Дай бог, чтоб поверили и сдались. Если задумают прорыв, они с Иваном Дмитриевичем покойники.
– А ну заткнись, Тимоха, – раздался вдруг из соседнего двора зычный бабий голос. – Где тебя черти носят? Заткнись, говорю. Околоточного чуть кондрашка от твово свистка не хватила.
Свист умолк.
– Смитье
[119] не убрал, воду не разнес, сейчас я тебе задам, – продолжала верещать грузная тетка в грязном сарафане, ближе и ближе приближаясь к кустам, в которых обосновался Яблочков.
Когда она поравнялась с ним, Арсений Иванович высунулся и махнул «ремингтоном»:
– Сыскная полиция. Живо за околоточным. Во флигеле банда.
Но баба, вместо того чтобы бежать за подмогой, встала как вкопанная. Вот беда! Если из флигеля стрелять начнут и ее положат, и его.
И чтобы вывести бабу из оцепенения, Арсений Иванович выстрелил сам.
– Убивают! – заорала дворничиха и со всех ног побежала в ту сторону, откуда пришла. – Убивают!
Саночкин тут же задул в свисток снова. А из дома раздался крик:
– Не стреляйте! Сдаемся!
