– Каженый день там мету, отродясь никаких пуль, – уверил дворник, лениво отрывая обои.
– Шальная ваша догадка про беременность не подтвердилась, Арсений Иванович, – доложил результаты вскрытия Прыжов. – Однако обнаружилось нечто иное. Представьте себе: сифилис. Свежая язва. Значит, заразилась им Красовская недавно.
– Сифилис? А ты, пьянь, руку ей целовал, – накинулась на мужа Дуся Саночкина.
– Так за полтинник благодарил, – стал оправдываться Тимофей.
– Все, к себе больше не подпущу. Никогда. Спи на полу.
Сифилиса народ боялся не меньше холеры. Ведь заразившийся на отхожих промыслах мужик способен был заразить всю деревню – в банях мылись вместе, ели из общей посуды, да и нравы не были патриархальными. Масштабы бедствия усиливало невежество. Из-за постыдности заразившийся скрывал болезнь от родных, а когда правда вылезала наружу, уже они скрывали ее от соседей. Если заболевший был холост, его срочно женили, чтобы не остался бобылем. За помощью к врачу обращались редко, лечились у знахарей или народными средствами, самым «надежным» из которых считалось половое сношение с беременной.
– Ну и хрен с тобой. Не больно-то и хотелось. Ой, вашеродь! – Саночкин, содрав очередной кусок обоев, увидел дырку. – Не ее ищете?
Яблочков тут же согнал его со стремянки, поднялся вверх, достал из сюртука лупу, внимательно оглядел отверстие, засунул в него зубочистку и поковырялся.
– Что-то твердое внутри.
– Давайте лучше я. У меня пинцет с собой, – предложил Прыжов, раскрыв докторский саквояж.
Через пару минут пуля была извлечена. От удара она здорово сплющилась, но диаметр совпал с той, что Лешич обнаружил в теле Красовской.
– Вот спасибо. Помогли, очень помогли, Алексей Иванович, – рассыпался в благодарностях Яблочков. – Теперь мы сдвинемся с мертвой точки. А то парадокс: труп есть, а где убит, неизвестно.
– Можем идти? – спросила Дуся.
Увидев сегодня Арсения Ивановича, она почему-то занервничала, но, как ни пытался он ее разговорить, причину ее беспокойства не уяснил.
– Нет, постойте, – к удивлению Яблочкова, остановил дворника и его супругу Прыжов. – Давайте-ка определим местоположение убийцы и жертвы в момент преступления.
– Да разве сие возможно? – изумился Арсений Иванович.
– В данном конкретном случае – да. Судя по ожогам на платье и на теле, оба выстрела были сделаны с одинакового расстояния. То есть с вероятностью девяносто девять процентов, можем считать, одновременно. Это и позволит нам произвести реконструкцию. Сперва по наклону отверстия определим траекторию пули. Эй, дворник, встань-ка на стремянку.
Саночкин, кряхтя, снова поднялся по ступенькам. Лешич привязал к зубочистке белую шелковую нить, катушка которой всегда лежала в его саквояже для хирургических целей, и протянул дворнику:
– Вставь в дырку строго по наклону. Теперь вы, господин Яблочков, натяните нить под этим же градусом. Ну, а вас, мадам, – Лешич подозвал Дусю, – я сперва измерю.
– Нет, мы только пулю подписались искать. Про измеряться уговора не было.
– Да не боись, кусок сала не отвалится, – подначил жену Саночкин.
– Гляди, чтоб от тебя не отлетел, – показала ему кулак Дуся.
– Кончай базар, – прикрикнул Яблочков, достав «ремингтон». – Ну, быстро подошла к доктору, иначе стреляю.
– Ой!
Дворничиха подбежала к Прыжову. Тот, достав из саквояжа другую катушку ниток, размотал ее, продемонстрировав Яблочкову сделанный ранее узелок:
– После вскрытия я измерил расстояние от ступней Красовской до ожога на плече. – Лешич приложил к дворничихе нитку с узелком. – Звать-то тебя как?
– Дуся.
– Пониже Красовской будешь…
– Конечно, пониже. С шести лет тружусь, вот к земле и прибило. А барыням ни забот, ни хлопот, потому и растут в потолок.
– Красовской пуля чиркнула по плечу, тебе, Дуся, аккурат бы по виску прошлась, – отмахнулся от философских рассуждений дворничихи Лешич. – Надо найти точку пересечения нитки, которую держите вы, Арсений Иванович, с виском нашей Дуси. Там-то и стояла Красовская.
Яблочков, размотав катушку до пола, оборвал нить и прижал ее кончик сапогом.
– Теперь, Дуся, иди. Не торопись. Стоп! – скомандовал Прыжов. – Красовская стояла здесь. Теперь определим, где стоял убийца. Дайте-ка ваш «ремингтон». – Лешич с оружием наперевес медленно пошел вдоль нити по направлению к Арсению Ивановичу. – Увы, мы не знаем рост преступника. Если предположить, что совпадает с моим, значит стрелял отсюда. Если пониже – уже из шинельной.
– А если убийца выше вас?
– Нет, тогда бы он находился ближе к Красовской. И ожог получился бы сильнее, и следов пороха нашли бы много больше.
Отпустив супружескую пару, Яблочков расцеловал доктора:
– Вы – настоящий волшебник, Алексей Иванович. Теперь понимаю, за что ценит вас Крутилин. Поспешу к нему с докладом.
Девица была совершенна, словно статуя Дафны итальянского скульптора Бернини, фотографическим изображением которой князь часто любовался. Те же густые, убранные в незатейливую прическу, волосы, миндалевидные глаза, римский нос, круглый рот с сочными губами.
Справившись с охватившим волнением, присяжный поверенный пробормотал:
– Тарусов Дмитрий Данилович.
Дафна улыбнулась, отчего сердце князя забилось еще сильней, и звонко представилась:
– Лиза, Лиза Фаворская.
И протянула ручку. Дмитрий Данилович почтительно склонился. В голове его зазвучала дурацкая песенка:
Лиза, Лиза, Лизавета,
Я люблю тебя за это,
За конфеты, за духи,
За высоки каблуки!
Девушка повернулась к Выговскому:
– Антон Семенович, – вскочил тот.
Ему тоже протянули ручку.
Дмитрий Данилович, кинув неодобрительный взгляд на Выговского, пояснил с пренебрежением:
– Помощник мой.
– Очень приятно, – Лиза окинула Антона Семеновича оценивающим взглядом, от чего тот неожиданно для себя покраснел.
– Давайте присядем, – в необъяснимом волнении произнес Дмитрий Данилович, опустился в кресло, но тотчас вскочил. – Хотите чай?
– Пожалуй, – опять улыбнулась Дафна.
– Тертий! Три чая! – громко крикнул Тарусов и снова сел.
Куплеты так и продолжали звучать:
Лиза, Лиза, Лизавета,
Я люблю тебя за это,
И за это и за то,
Что целуешь горячо!
Господи! Хотелось выгнать всех и тут же ее обнять. И за это и за то.
