– Возражаю.
– Будьте великодушны, Михаил Лаврентьевич. Проявите милость к павшим, – с той же ухмылкой произнес барон Третенберг. – Да и душновато здесь.
Глава шестнадцатая
Как только извозчик Погорелый упомянул Артиллерийскую, Автандил посмотрел на Волобуева – у того заиграла на устах усмешка. Неужели знал? Почему тогда…? Перевел взгляд на Прыжова: тот ерзал на стуле. А потом, улучив момент, ускользнул из зала.
Урушадзе понял, что пропал. Оставалось одно – молиться, что князь и делал, а показания Ласточкиной даже не слушал. И бог ему внял. Внезапно объявили перерыв. Автандил встретился глазами с Асей и указал на выход.
– Не волнуйтесь, – схватил его за руку расстроенный Тарусов. – Мне просто надо подумать, проиграть в голове допрос этой Ласточкиной. Я понимаю, для вас лишние полчаса – дополнительная пытка…
Урушадзе хотелось прибить этого глупого ишака. Почему не предупредил об извозчике? Однако он лишь скрипнул зубами. И нашел силы улыбнуться:
– Все хорошо. Позвольте мне с женой…
– Да-да, конечно. Антон Семенович, – окликнул Дмитрий Данилович помощника. Когда тот подошел, наклонился, чтобы, не дай бог, не услышал Урушадзе: – Найдите цветочницу, у которой Автандил покупал чайные розы. Из-под земли ее достаньте. Иначе меня лишат практики.
– Дозвольте совет? – решил прийти на помощь выбитому из седла шефу Выговский. – Допросите Александру Ильиничну.
– Зачем?
– Она ведь не предлагала Ласточкиной деньги.
– Конечно же нет. Но кто поверит?
– Разве слова содержательницы борделя весомей слов княгини Тарусовой? Вопросите в заключительной речи присяжных: «Кому вы верите? Матери троих детей или содержательнице дома терпимости?»
– Отличная мысль, – уныло похвалил помощника Дмитрий Данилович и пошел к выходу.
Сашенька чувствовала себя гадко. Будто дегтем вымазали, вываляли в птичьих перьях и выставили на потеху.
– Прости, – сказала она мужу, когда оба вышли из зала.
– Что теперь говорить? Ладно, будем бороться. Мне придется вызвать тебя на допрос.
– Конечно…
– Расскажешь, как было. А про извозчика объяснишь, что десятку обещала не за вранье, а в качестве компенсации….
– Поняла. Выйдем на улицу? Здесь так душно.
– Нет. Мне надо подумать. Ты иди…
Ася удивилась, что отец, перед заседанием не отходивший от нее, выбежал из зала вслед за Четыркиным. Зато наконец смогла обнять любимого. Тот после длительного чувственного поцелуя огорошил:
– Надо бежать. Сейчас. Немедленно. Иначе каторга. Ты со мной?
– Я ….
– Да или нет?
– Зачем бежать? Дмитрий Данилович вытащит тебя…
– Тарусов все испортил. Я люблю тебя!
– Я иду с тобой.
Убедившись, что княгиня Тарусова удалилась, Лиза подошла к Дмитрию Даниловичу и осторожно взяла под руку. Тот, погруженный в мысли, от неожиданности дернулся, но, узнав стенографистку, обрадовался и улыбнулся:
– Богатой будете. Не сразу и узнал вас сегодня.
– Я вас разочаровала?
– Что вы, нет. Совсем наоборот. Одевшись скромно, вы поступили мудро… Жаль, что станете свидетелем моего Ватерлоо. Боюсь, моя адвокатская карьера завершена. Причем бесславно. И вам придется искать новое место.
– Свое место я уже нашла. Так что не смейте сдаваться. Я могу чем-то помочь?
– Нет-нет. Погуляйте.
– Куда ты припустился, Четыркин? – спросил Андрей Петрович, догнав приятеля в коридоре.
– Куда-куда? В сортир.
– Со страху прихватило? Да ты не бойся. Я не в обиде. Жаль, конечно, что не удастся Авика засадить. Похоже, его отпустят…
– Нет, ни в коем разе. Ты же слышал – свидетели защиты куплены, прокурор это докажет…
– Нет, Глеб. Извозчик с обер-кондуктором не врут. Авик в ту ночь в Питере находился.
– Откуда знаешь?
– Сам его видел на Артиллерийской.
– А почему тогда…?
– Отомстить хотел. Очень! До зубовного скрежета! Ни о чем другом думать не мог, из-за этого Стрельцову глупостей наговорил, ночью глаз не сомкнул. Вернулся домой, а там ограбление. И все улики на Авика указывают. Ловко ты на него вину свалил.
– Ты что, меня подозреваешь?
– Не подозреваю – точно знаю. И сразу знал. Ну кому еще могла прийти мысль меня ограбить? Только старому другу Четыркину, – Волобуев похлопал Глеба Тимофеевича по плечу.
Тот смотрел на графа с изумлением:
– Волобуев! Христом Богом… не я. Клянусь… видел Урушадзе…
– Ой, не ври. Иль боишься, что сорок тысяч стребую? Ты ведь знаешь, я человек порядочный. Верни двести рублей – и мы в расчете…
– Двести рублей?
– Хочешь сказать, что сверху и снизу облигаций не было? Ну ты жук. Хрен с тобой, прощаю. Жаль, рожу твою не видал, когда ты тесемочки развязал…
– Волобуев! Послушай. Ей-богу ни при чем…
– А ты артист почище Катерины. Хоть «браво» кричи.
Глеб Тимофеевич, услышав про Красовскую, осекся. Тихо спросил:
– Ты разве не знаешь?
– О чем? – удивился граф.
Четыркин, достав из портфеля газету, ткнул пальцем в нужную заметку. Андрей Петрович нацепил очки, прочел и схватился за сердце:
– Господи! Катенька!
Армейские друзья прошли в буфет, сели за столик, взяли графин водки.
– Царствие небесное тебе, Катерина. Как говорится, все там будем, – дежурно произнес Глеб Тимофеевич, разлив по рюмкам.
Выпили. Помолчали. Граф Волобуев Четыркина не уважал, считал подлым и никчемным. Случись рядом кто другой, откровенничал бы с ним. Но, как назло, рядом оказался лишь Глеб Тимофеевич.
– Ее одну и любил, – признался граф.
– Кого? Катерину? Почему тогда на Масальской женился?
– Сам-то как думаешь? Из-за двух болтунов, Четыркина и Мызникова. Ну кто вас за язык тянул? Зачем рассказали, что нолик к векселю пририсовали?
– Господин полковник велел…
– Вот господин полковник меня враскорячку и поставил: или деньги возвращай, или под суд. А тут как тут Вигилянский с предложеньицем: женись, мол, на дочери его крестного отца. Будущий тесть и долг покроет, и приданым не обидит. Одна лишь деталь – невеста с брюхом. И ребеночка надобно своим признать. Смалодушничал я, предал Катерину. Испугался: вдруг каторгу за растрату присудят?
