– Так Миша не твой?
– Миша как раз мой. С бастардом я схитрил. Когда пришло время рожать, отвез Марию в имение, которое в качестве приданого получил. Как только мальчонка вылез из утробы, велел кормилице в Воспитательный дом его отвезти, а женушке сказать, что помер. Даже могилку в парке соорудил, – Волобуев рассмеялся. – Плакать туда ходила, свинья блудливая. Как же я ее ненавижу! А Катерину забыть так и не смог. Двадцать четыре года не видел, но каждый день вспоминал. В прошлом году, когда тебя повстречал…
– На балу у князя Стоцкого?
Волобуев кивнул.
– Мария Дмитриевна предложила вас с Юлией на свадьбу пригласить, мол, как же без армейских друзей? Под эту сурдинку я с Мызниковым и написал. Боялся лишь, что разочаруюсь. Годы редко кого улучшают. Ан нет! Катерина еще интересней стала.
– И?
– Что и…? Свадебку ту помнишь?
– Захотел бы, не забыл, – поддакнул Глеб Тимофеевич.
– Сначала Михаил с лошади упал. Потом Мызников с парохода… Объясниться с Катериной не удалось. А сразу после похорон она укатила. Пробовал писать ей, но в имении, как оказалось, она не бывает. Хорошо, ты у нас театралом оказался..
– Это Ниночка. Дочка афишку приметила…
– Ниночка, дочка, – передразнил Четыркина Волобуев. – Слюньками не подавись. В гроб пора, а все на девочек заглядываешься. Она ведь падчерица твоя, стыдись!
– По-отечески и люблю… А дальше-то что?
– Как про гастроль узнал, поехал на спектакль, зашел в гримерку с букетом, а Катерина… Разрыдалась и на шею бросилась. Стали встречаться. Но тайно! Де, у ней траур. Сразу надо было догадаться, что врет, но я, ослепленный вспыхнувшей вновь любовью, пошел на поводу. Мы заранее уговаривались о дне и времени встречи, Катерина отпускала служанку, а я приезжал на извозчике. Ты же знаешь, мой кучер, мало того что супругу тараканит, так еще и шпионит за мной.
– Марии Дмитриевне докладывает?
– Ну а кому? И был я счастлив с Катериной, пока не обнаружил типун на причинном месте.
– Типун? Сифилис, что ли?
– Ну да… На кого было думать? Бордели полгода не посещал, потому что денег этой Ласточкиной должен…
– А Мария Дмитриевна? Вдруг от нее? То бишь от кучера?
– Мы век друг друга не касались. Вот и подумал на Катерину. Решил, что вся ее конспирация лишь для того, чтобы с другим любовником я не столкнулся. Приехал, высказал, поссорились. Катерина кричала, что после Мызникова никого к себе не допускала, только со мной, что не она, а я ее заразил. Вмазал по лицу и ушел. Прошла неделя, другая. Я остыл, убедил себя, что виноват сам – вспомнил, что в начале лета была еще одна интрижка… Но поехать к Катерине не решался, боялся, что не простит. И кабы в ту злосчастную пятницу с тобой не наклюкался, так бы все и закончилось. Но пьяному, сам знаешь, море по колено. Получив телеграмму от Стрельцова, рванул в Петербург заранее, чтоб к Катерине успеть. Вышел у ее дома, случайно бросил взгляд на второй этаж, там у Катерины спальня. Ба! А служанка стол накрывает: бутылку вина ставит и два бокала. Но мы ведь не договаривались. Значит, прав я был. Отпустил Петюню, спьяну-то прямо на нем прикатил, а сам за угол спрятался. Решил узнать, с кем Катерина путается? Подозревал актеришку, что Ромео играл.
– Слащавый такой…
– Помнишь, как пялился на Катерину? Хотел, если появится, проучить. Стою, поджидаю, вдруг подъезжает пролетка, а из нее Авик собственной персоной с букетом чайных роз. Меня аж столбняк прихватил от такой наглости. А Урушадзе в дверь звонит, Катерина открывает, принимает цветы и приглашает внутрь.
Тут и понял, почему у Аси мертвяк выродился. Из-за сифилиса! Урушадзе сперва Асю заразил, потом Катерину, а та уже меня. Хотел ворваться, разобраться с ними, но как представил… Ну врежу я Автандилу, он вызовет меня на дуэль. И вся столица будет ржать: это ж надо! Тесть с зятем актриску не поделили. Решил, что как-нибудь по-другому отомщу. Утром вернулся в Ораниенбаум. А там бах – твое ограбление. Но все на Авика указывает. А он, галантный кавалер, молчит. Ну, думаю, погоди…
– В зал пора, – напомнил графу Четыркин.
Идейка подкинуть сверток пришла внезапно, позапрошлой ночью, после неожиданного свидания с любимым… Бывшим любимым… Одним движением руки спасти Урушадзе и засадить на каторгу ненавистного Четыркина. Ведь maman заворожена Глебом Тимофеевичем. Он улыбается ей, льстит, целует ручку и тут же ворует деньги, ложки, драгоценности и, что самое ужасное, домогается ее дочери. То ущипнет, то прижмет, то потискает. Попытки пожаловаться заканчиваются всегда одной и той же фразой: «Не придумывай!»
Сегодня ночью Нина пробралась в гостиную, открыла портфель, разрезала подкладку и засунула под нее сверток. Но, вот незадача, к Тарусову перед судом подойти не удалось, потому что тот опоздал. В ходе заседания решила, что и слава богу, дело и без свертка завершится оправданием. Но в самом конце грянул гром, после которого на Дмитрия Даниловича страшно было смотреть.
Улучив момент, Нина подошла к князю.
– Я Нина Жвалевская, помните меня?
– Да, здравствуйте, Ниночка, – Тарусов всем видом дал понять, как ему некогда.
– Мне надо… я должна… Сегодня случайно заглянула к отчиму в портфель. За подкладкой нащупала сверток, вытащила, а там облигации.
– Ну и что?
– Четыркин до знакомства с мамой разве что окна не грыз
[129]. Откуда они у него?
Все заняли свои места. Все, кроме подсудимого.
– Князь не видел жену две недели, видимо, они заговорились, – попытался загладить ужасающую безалаберность своего подзащитного Тарусов. – Не волнуйтесь, Урушадзе появится с минуты на минуту.
– Не нам – вам надо волноваться, Дмитрий Данилович. Поручились за него вы!
При этих словах прокурора дверь в зал распахнулась, и широким шагом вошли Крутилин, за ним Прыжов с Яблочковым, десяток городовых и Выговский с какой-то девкой. Дойдя до свидетельского места, начальник сыскной полиции громко спросил:
– Шо? Сбежал?
– Здравствуйте, Иван Дмитриевич, – с недоумением воскликнул Третенберг. – Как вас понимать?
– Про Красовскую читали? Это подсудимый ваш постарался. Давно он зал покинул?
– С полчаса, – выдавил из себя ошарашенный судья.
– Понятно. Яблочков, шоб к вечеру у каждого городового имелся словесный портрет, а в каждом участке – фотографический. На вокзалы отправь по три агента.
– Коли подсудимый скрылся, заседание откладывается… – договорить барон Третенберг не успел.
– Ваше высокоблагородие, – вскочил Тарусов, – разрешите вопрос Ивану Дмитриевичу?
Судья пожал плечами.
– Где и когда случилось смертоубийство Красовской?
