Уже по дороге домой у князя засвербело на душе. Что он натворил? Как жить дальше? Он обесчестил невинную девочку. И глупышка любит его, а он без нее уже существовать не может.
Приказав Тертию разбудить спозаранку, Дмитрий Данилович заперся в кабинете, осушил без закуски бутылку виски и провалился в сон.
Граф разлил коньяк, мужчины, не чокаясь, выпили. Тарусов, к ужасу, заметил, что пальцы его дрожат.
– Будете и дальше защищать мерзавца?
– Простите, кого? – князь, ушедший в тяжелые раздумья, потерял нить разговора.
– Урушадзе, – уточнил граф.
– Не знаю, – признался Дмитрий Данилович.
– Прошу – не надо. Уж слишком вы замечательны, не дай бог вытащите Авика и из этого дела. Еще?
– Пожалуй, нет. Я ведь по делу.
– Слушаю.
– В сей момент я представляю господина Четыркина…
Граф рассмеялся:
– Юля наняла?
Тарусов кивнул. После рюмки стало легче, но хотелось еще и еще, в чем Дмитрий Данилович не осмеливался признаться даже себе.
– Чертовы бабы, – воскликнул Волобуев, Тарусов вздрогнул. – Как же они непоследовательны. Сперва плакалась, что она ошиблась, что хочет избавиться от этого ничтожества Четыркина, на шею вешалась… И на тебе! Лишь забрезжила возможность отправить Глеба куда следует, наняла ему лучшего адвоката. А не помочь ли мне несчастной? Решено! Передайте Четыркину, что если не вернет сорок тысяч, пойдет в Сибирь пешком.
– Нет, граф. Такая «помощь» у вас не получится.
– Это еще почему?
– Потому что сорока тысяч в вашем ящике не было по крайней мере с февраля.
Граф округлил глаза:
– Откуда знаете? Да, я расплатился ими с неким Гюббе, но об этом знали он и я.
– Навел справки, – не стал раскрывать свои тайны Тарусов.
– Я же говорю, вы лучший. И что в такой конфигурации грозит Глебу? Ничего?
– Если последует моему совету и скажет, что был сильно пьян, отпустят с миром. Ущерба-то вам никакого. Ни покушения не было, ни кражи. Четыркин, вероятно, сунул сверток в карман, а когда протрезвел и обнаружил, стало стыдно признаться.
– Как же везет этому подлецу!
– Однако моему совету Четыркин пока следовать не хочет.
– Почему? – удивился граф.
– Сперва желает переговорить с вами.
– Опять какую-то комбинацию затеял. Пошлите его подальше. Не хочу с ним видеться. Вчерашнего разговора хватило, до сих пор тошнит.
– Его, по-видимому, тоже. Потому что, если не явитесь, он грозит передать содержание вашего разговора прокурору.
После беседы с графиней Волобуевой Тарусов не сомневался, что Четыркин тоже знает о визите графа на Артиллерийскую.
Волобуев сощурил глаза, привстал, лицо его налилось кровью:
– Я ему голову откручу.
– И захватите коньяк. Он очень просил.
Глава восемнадцатая
– Помните дочь Петра Первого Елизавету? – продолжила экскурсию Александра Ильинична. – Она должна была занять трон сразу после смерти Петра Второго. Однако тогда Тайный совет счел ее слишком взбалмошной и непредсказуемой, и корона отошла к Анне Иоанновне, после которой, как я уже сказала, императором стал грудной Иоанн Шестой. Однако гвардейцы невзлюбили его регентшу-мать Анну Леопольдовну и через год после восшествия на престол младенца свергли. Дальнейшую жизнь несчастный ребенок провел в одиночной камере Шлиссельбургской крепости, а его родители умерли в ссылке.
– А почему их адвокат не освободил? – удивился Володя.
– Адвокаты в России появились недавно, можно сказать, одновременно с тобой, – объяснила ему мать.
По Швейцарской улице они дошли до Верхнего парка. Войдя в ворота, направились к дворцу Петра Третьего.
– Гвардейцы посадили на трон Елизавету Петровну. Но у нее, как и у Анны Иоанновны, не было детей. И, подобно предшественнице, Елизавета решила завещать трон племяннику, Карлу Петру Ульриху, герцогу маленького немецкого княжества Гольштиния. Мальчик рано потерял родителей и жил в семье двоюродного дяди. И хотя имел права сразу на два трона – русский и шведский, – его образованием почти не занимались, приставленные воспитатели вместо обучения издевались над Карлом Петром Ульрихом и даже избивали его. При первой их встрече Елизавета была поражена невежеством четырнадцатилетнего племянника. Забрав подростка от гольштинских родственников, она объявила его наследником русской короны. Летней резиденцией Петра Федоровича (так его стали именовать после перехода в православие) был назначен Ораниенбаум.
Будущий Петр Третий обожал все военное, поэтому здесь, в этом парке, построил настоящую военную крепость – Петерштадт. Она, конечно, была очень маленькой, но, как в самой настоящей крепости, в ней имелись казармы для солдат, жилые дома для офицеров, гауптвахта, ружейная и артиллерийская камеры и, конечно, ворота. Увы, лишь они от крепости и сохранились.
Экскурсанты подошли к широким Почетным воротам, которые архитектор Ринальди украсил изящной башенкой-фонариком, увенчанной высоким шпилем
– Как же здорово быть принцем, – вздохнул Володя. – У всех мальчишек солдатики игрушечные, а у тебя настоящие. И крепость своя.
– Только вот ни жизнь, ни трон она ему не спасла, – заметила княгиня.
Нина поднялась по лестнице с крутыми ступеньками на пятый этаж. Позвонила в звонок, с трепетом ожидая: кто откроет?
К двери подошел бывший возлюбленный, еще не забытый и не пережитый.
– Нина? Вот сюрприз. Как раз думал о тебе…
– Неужели?
– Проходи…
– А она?
– У нее есть имя…
– Какое? Мразь, паскуда, дрянь? Как прикажешь ее величать?
– Не смей, слышишь? Не смей так говорить о моей жене…
– Что? Ты же сказал, ваши отношения закончены?
– Соврал. Иначе ты рассказала бы обо мне на суде. Ты и без того там начудила. Ну кто, кто просил тебя подкидывать Четыркину облигации?
– Хотела спасти Урушадзе. И избавиться от Четыркина. Я тебе в воскресенье не успела рассказать… Отчим выследил меня в прошлую пятницу…
– Что?
– Следовал за мной до этого дома…
– Господи! Глеб Тимофеевич знает про меня?
– Нет, не знает, прочел табличку на двери «Борис Фаворский» и решил, что я приехала на свидание к нему. Теперь принуждает меня ему отдаться, иначе грозит засадить Бориса за совращение.
– Какая тварь! Хорошо, что его арестовали.
– Откуда ты знаешь? – удивилась Нина.
– Прочел в газете, – соврал ее собеседник.
