Порадовавшись, что Стрельна по пути в Ораниенбаум и оба дела он успеет сделать за один день, Крутилин лег спать, наказав разбудить с рассветом.
Глава девятнадцатая
Рано утром сыщики окружили по периметру дачу, на которой Голомысов вчера видел подозреваемого. Яблочков постучался в дом. Обсыпанная мукой кухарка открыла ему дверь, Арсений Иванович схватил ее в охапку, чтоб с перепугу скалкой не огрела, а Голомысов зажал ей рот рукой. Агенты гурьбой ворвались в дом. Арендаторы дачи – коллежский асессор Суглобов с супругой – были обнаружены спящими в спальне первого этажа, супруги Урушадзе – в мансарде.
Пока князь под присмотром агентов одевался, Ася тщетно пыталась уговорить его открыться сыщикам. Автандил в ответ лишь мотал головой.
– Впустите, да впустите же меня, – растолкал толпившихся на деревянной резной лестнице агентов господин в драповом халате. – Что, черт возьми, тут происходит?
– Пропустить, – скомандовал Крутилин, догадавшись, что проснулся хозяин дома.
– По какому праву ворвались, разбудили семью и гостей? – накинулся он на Ивана Дмитриевича, с первого взгляда поняв, кто из непрошеных гостей главный.
– Начальник сыскной полиции Крутилин, – представился тот вместо объяснений.
– А мне плевать. Я человек добропорядочный. У меня тут не притон, чтобы врываться. Детей разбудили… Слышите, плачут?
– Гостей своих хорошо знаете?
– Отлично-с. Подруга жены по частному пансиону с супругом. Мы у них на свадьбе присутствовали в прошлом году. На их даче ремонт, вот и попросились на недельку…
– Газеты читаете?
– Что-что, простите?
– Газеты читаете? – повторил вопрос Крутилин.
– Безусловно. Каждое утро с биржевой хроники начинаю.
– Если не желаете быть зарезанным в собственной постели, сперва читайте хронику происшествий. Ваш гость князь Урушадзе находится в розыске, обвиняется в убийстве.
– Авик не убивал! Слышите? – бросилась к Крутилину Ася. – Авик, ну скажи…
Князь, не обращая внимания на заклинания супруги, присел на кровать и начал натягивать сапоги. Яблочков кивнул Ивану Дмитриевичу, мол, давайте выйдем, поговорим.
Они спустились в сад, закурили:
– Княгиню надобно допросить первой, – задумчиво произнес Арсений Иванович. – Что-то знает.
Крутилин скривился:
– Вряд ли. Ейный Авик, чтоб от себя не оттолкнуть, наплел ей гору небылиц. Княгиню вызовем завтра…
– Разве не арестуем?
– А за шо? Соучаствовать не могла, ту ночь в Ораниенбауме провела. Если и знала про убийство, доносить на мужа не обязана. Да… Вот что. Я в Петербург с вами не вернусь, дело в Ораниенбауме имею. Так что, Арсений Иванович, будешь в дороге за главного. Смотри за Урушадзе в оба. Тот еще князь! Из самого Окружного суда винта нарезал!
[136] Как вернетесь в сыскное, пошли за следователем, однако курьеру вели торопиться медленно. А сам в это время бери князя за жагу!
[137]
– Не беспокойтесь. Аки соловей запоет.
– Но-но. Без рукоприкладства. Все-таки князь. Говори ласково. Да и вообще с мордобитием закругляйся. Ломовику этому…
– Дорофею Любому…
– …чуть зубы не выбил. А он невиноватым оказался. А если бы выбил? Новые-то не отрастут. Ты, Арсений Иваныч, не озлобляй подозреваемых, наоборот, старайся расположить, разговорить по-свойски, словно книгу их «прочесть» от корки до корки. Иначе на суде конфузов не оберешься. Понял?
– Как не понять…
– Ваше высокоблагородие, – выскочил из дачного домика Голомысов. – Гляньте, что у князя в сапоге. Три тысячи сторублевками.
– Это же кредитки Красовской, – всполошился Яблочков. – Помните показания служанки? У актрисы в сафьяновом ридикюле тридцать «катенек» лежало…
– Помнить-то помню. Да как доказать, что те самые? – сокрушенно произнес Крутилин и потопал обратно на чердак, где князь Урушадзе обнимал на прощание жену.
Иван Дмитриевич деликатно кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, Автандил повернулся к нему, в его глазах блестели слезы:
– Деньги ваши? – спросил Крутилин.
– Авик, расскажи. Умоляю, – обхватила шею мужа Ася.
Князь поцеловал ее, разомкнул объятия и повернулся к Крутилину:
– Мои.
– Вынужден их изъять. Подозреваю, что ранее кредитки эти принадлежали Красовской.
Урушадзе ничего не ответил, еще раз обнял Асю и тихо ей прошептал:
– Прощай. Прощай навсегда.
– Нет, – зарыдала она.
Супруга коллежского асессора Суглобова кинулась ее утешать.
Когда полицейские расселись по пролеткам и готовы были тронуться в путь, Ася вдруг бросилась к экипажу, в котором в одиночестве расположился начальник сыскной:
– Господин Крутилин, постойте. Нельзя ли и мне с вами?
– Простите, сударыня. В экипажах, что возвращаются в столицу, мест нет. А я в Рамбов направляюсь. Туда не желаете?
– Нет, мне с князем Тарусовым надо встретиться.
– С Дмитрием Даниловичем? Он как раз в Рамбове. Ну шо, поехали?
На все попытки Крутилина завязать беседу Анастасия Урушадзе отвечала односложно, если вообще отвечала. А Иван Дмитриевич не настаивал, будучи уверен, что ничегошеньки княгиня не знает. И вдруг перед самыми въездными воротами она заговорила сама:
– Понимаю, к делу мои показания не пришьешь, что мой рассказ с чужих слов. Но я верю мужу, он самый благородный человек на свете. Все поступки Авика продиктованы не злодейскими намерениями, а лишь стремлением защитить честь нашей семьи и спасти от каторги моего отца.
– Вашего отца?
– Это он застрелил Красовскую.
Крутилин еле сдержался, чтоб не рассмеяться. Ну и фрукта они изловили. Вот уж ничего святого, собственного тестя под монастырь готов подвести.
Ася продолжала:
– Я прекрасно помню ту пятницу 24 июля. Днем мы отправились с Авиком на прогулку и зашли в кафе у вокзала, где встретили Красовскую.
– Были с ней знакомы?
– Она присутствовала на нашей свадьбе, а еще видели ее в театре… Случайно узнали от Четыркиных, что Красовская выступает в Озерках, Авик предложил туда съездить. Признаться честно – не хотела, но муж так настаивал…
– Почему? – спросил Крутилин.
– Потому что всячески пытался меня развеять. Вы ведь не знаете… У меня малыш умер…
