– А я начальник сыскной полиции. И если будете препятствовать дознанию, перейдем к сигарам…
– Ну, хорошо-хорошо. Как-то после спектакля я вошел к Катерине в грим-уборную, а она там целуется. Да так страстно! Я букетик в охапку и удалился без оревуара, чтоб не мешать.
– И с кем целовалась?
– Не видел.
– Придется-таки вас арестовать.
– А если назову кавалера?
– Отпущу.
– Впопыхах я не свой букет схватил. И обнаружил в нем визитку.
– Чью? – привстал Крутилин.
– Как же… Опять не могу вспомнить. Зять покойного Масальского…
– Волобуев?
– Точно.
Крутилин разве что не расцеловал Данилу Ивановича.
После бесед с Александрой Ильиничной и ее свекром Крутилин решил телеграмму полицмейстеру не показывать, а сразу брать быка за рога. Хоть улики против Волобуева пока косвенные, Иван Дмитриевич был уже полностью уверен в его вине.
Плешко встретил Крутилина настороженно:
– По делам или отдохнуть?
– Увы, по делам. Пару часов назад в Стрельне задержал князя Урушадзе.
– Ура! – воскликнул полковник. – Камень с души сняли. Хоть моей вины и нет, это прокурор Урушадзе под поручительство выпустил, однако весь извелся. Это ж надо! Такой душегуб на свободе.
– Только что беседовал с его женой…
– Бедняжка. Очень ее жаль. Как ей повезло, что ребеночек помер. От такого злодея потомство заиметь – не приведи господи…
– После беседы с женой Урушадзе, – дав полицмейстеру высказаться, Иван Дмитриевич продолжил мысль, – пришел к выводу, что убийства Красовской и Четыркина совершены одним человеком.
– Нет. Не может быть. Подлец-надзиратель, что за денежку посетителей к арестантам пускал, икону вчера целовал, что, кроме Тарусова, к Четыркину никто не входил. И уж тем более Урушадзе. Надзиратель знает его как облупленного, две недели охранял.
– Я не Урушадзе имел в виду. У князя на вчерашнее утро крепкое инобытие.
– Хотите сказать, что Тарусов Красовскую застрелил? Вот тебе и поверенный. Сразу мне не понравился. Я вообще адвокатов терпеть не могу. Сколько из-за них злодеев отпустили. Как думаете, Иван Дмитриевич, не пора ли реформы сворачивать? Один от них вред.
– Не нашего ума это дело, Василий Иванович. А вот насчет Тарусова вы не правы. Знаю его прекрасно и исключительно с положительной стороны. А что преступников защищает, так на то и кот, чтоб мыши не зевали.
– Простите, не ослышался? Смеете утверждать, что Тарусова я по ошибке арестовал? Думаете, раз провинциал, щи лаптем хлебаю? Нет-с! У меня доказательства. Неопровержимые.
– Позволите их изучить?
Плешко призадумался. Конечно, вправе и отказать. Но Крутилин – фигура уважаемая, вхож в высокие кабинеты. Не мытьем, так катаньем своего добьется.
– Извольте, мне скрывать нечего.
Полицмейстер вытащил из ящика нужную папку. Иван Дмитриевич быстро пробежал глазами протоколы опроса свидетелей, допроса подозреваемого и осмотра места преступления.
– А где протокол вскрытия? – удивился он.
– Вскрытия? – пожал плечами Плешко. – Оно не проводилось.
– Это еще почему?
– Так некому, – по-простецки развел руками полицмейстер. – Жалованье у уездного врача, сами знаете, четыреста целковых в год. Обходимся без него.
– По уставу судопроизводства имеете право приглашать для исследований любого врача, даже военного.
– Но в данном случае причина смерти без врача понятна: Четыркина сперва усыпили хлороформом, затем окунули в парашу.
Плешко, конечно, не упомянул, что поначалу счел смерть самоубийством. Повезло, что жена обвиняемого платочек понюхала.
– А время смерти? – уточнил Крутилин. – У вас ведь два подозреваемых?
– Как два?
– Тарусов и Волобуев…
– Позвольте…
– Оба посещали убитого…
– Волобуев обнаружил труп…
– Это он так утверждает! Что, если Волобуев зашел к Четыркину, усыпил его, утопил, а потом выбежал со слезами на глазах?
– Неужели графа подозреваете? Из-за платочка с монограммой? Нет, невозможно-с. Я приехал в арестный дом через десять минут после обнаружения тела. И уверяю, оно было давно холодным. Уж в чем в чем, в трупах разбираюсь. Не одну войну прошел, тысячу смертей видел. А платочек нам нарочно подкинули, преступники любят такие фокусы.
– Тоже криминальные романы почитываете?
– Что значит тоже?
Крутилин не ответил.
– Как температуру тела измеряли?
– Руку на лоб…
– А вдруг ощущения вас обманули? Доктора надо было, доктора.
– Труп в морге, доктора сейчас вызовем.
– Окажите такую любезность. Только теперь точное время смерти он не установит. А Волобуева требуется допросить.
– Самолично займусь.
– Еду с вами.
Крутилин приказал остановиться у конюшни.
– Пройтись желаете, Иван Дмитриевич? – удивился Плешко.
– У Волобуева собственный выезд? – спросил Иван Дмитриевич.
– Да! Все как полагается. Хотя, говорят, дела у графа сейчас неважнецкие. Мясник с жалобой приходил, полгода Андрей Петрович по счетам не платят.
Иван Дмитриевич зашел в конюшню, где двое конюхов с ленцой чистили кобылам бока:
– Кто из вас барина возит?
– То Петюня, – ответили они хором.
– Где его сыскать?
– У барыни. – И оба прыснули от смеха.
Марию Дмитриевну нашли в саду. Полицмейстер поздоровался и представил Крутилина.
– Василий Иванович, зачем же вы Митеньку арестовали? – накинулась на Плешко графиня. – Ну какой из него убийца? Мухи не обидит. И Леонидик в его невиновности уверен. А он в преступлениях разбирается как никто другой.
– Не волнуйтесь, графиня, выясняем, – заверил ее полицмейстер.
– Нам с кучером переговорить бы, – перешел к делу Крутилин.
– Что Петюня натворил? – забеспокоилась Мария Дмитриевна.
– Надеюсь, ничего.
– Я должна знать. – Графиня требовательно посмотрела на Ивана Дмитриевича, но тот с женой подозреваемого откровенничать не собирался.
Плешко оказался деликатней:
– Кто вчера графа в арестный дом возил? Петюня?
– Ну, конечно.
