Как выяснилось позже, в кустах юный граф не ночевал – с дачи он отправился в бордель госпожи Ласточкиной. Однако девица попалась с простудой, от нее и заразился.
– Я успокоила любимого, посетовав на то, что из-за халата подозрения пали на Урушадзе. Николя заявил, что надел его с умыслом, вдруг встретит кого в коридоре? Похвастался, что, несмотря на внезапное появление Четыркина, выкрал и облигации, и листок с их номерами, с гордостью достал пачку. Но когда мы развязали веревки, обнаружили, что облигаций только две. Остальное – резаная бумага. Надо было видеть наше отчаяние…
Сашенька еле сдерживалась. Не зря считала Нину исчадием ада. Откуда только такие берутся? Вроде и родители обеспечены, и сама в гимназии учится, а вот тебе, самая что ни на есть закоренелая преступница: наглая, циничная, без тени сомнений.
Все! С этой секунды она запрещает детям всякое общение с Ниной! Вдруг преступные наклонности заразны, как скарлатина?
Нина тем временем продолжала:
– Николя не мог поверить в то, что его отец продал облигации. Ведь они принадлежат не ему, а Леонидику. Я как могла успокаивала его, но он дрожал все больше и больше. Поняв, что любимый болен, я велела ему ехать в Питер в надежде на то, что его приятель Борис, который учится на врача, сможет его вылечить. Пакет с лжеоблигациями так и остался у меня.
И все! После этой встречи Николя пропал. Напрасно я каждый день спускалась к Кронштадтской, напрасно два раза, скопив мелочь, давала телеграммы. Я боялась худшего – что у Николя развилась пневмония и он умер. А еще терзалась из-за того, что из-за нас обвинен Авик. На мое счастье, мадам Пржесмыцкая сломала ногу, съехала с дачи, и туда заселились вы, Александра Ильинична. И через пару дней решили плыть в Кронштадт.
– Нет, это была твоя идея, – напомнила Сашенька.
– Обманув Александру Ильиничну, я приехала на Гагаринскую. Но встретила там совсем другого Николя. Он мне не обрадовался. Признался, что полюбил другую и мы должны расстаться. Не знаю, как удалось не разреветься. Велела ему немедля идти к отцу и признаваться, ведь иначе Урушадзе сгинет на каторге. Николя что-то промямлил, мол, подумает. Я ушла, сказав на прощание, что если не признается, сама открою правду на суде. Не помню, как добралась до вокзала, из-за слез ничего не видела вокруг. Потому и не заметила, что за мной следит Четыркин.
Оказалось, Пржесмыцкая наябедничала Глебу Тимофеевичу, что я не ездила с ними в Кронштадт. И когда я вновь собралась туда поплыть, он решил за мной проследить. Поехал якобы на рыбалку, а на самом деле добрался на извозчике в Петергоф, спрятал где-то удочки и сел в машину.
На мое счастье, Четыркин был глуп. Не стал опрашивать дворников, просто поднялся следом и прочел на латунной табличке, что в квартире проживает студент-медик Борис Фаворский.
Князь Тарусов вздрогнул. Какое совпадение! Лиза носит ту же фамилию, и у нее тоже брат студент-медик. Чего только в жизни не бывает!
– Кстати, его сестра Лиза, ставшая теперь графиней Волобуевой, служит у Дмитрия Даниловича стенографисткой.
Тарусов покраснел. Все уставились на него, а он не знал, что сказать. Ему казалось, что все, включая Сашеньку, уже знают про его отношения с Лизой.
– Дорогой, ты нанял на службу графиню Волобуеву? – уточнила Сашенька.
– Видимо, да. Но этого знать не знал, она представилась Фаворской. И даже не упоминала, что знает кого-то из Волобуевых, – пролепетал Дмитрий Данилович.
– Надо немедленно ее уволить. Мошенница и обманщица.
– Конечно-конечно.
Тарусов боялся выдать себя, поэтому возражать не пытался. Но сердце его разорвалось на части. Выгнать? Он ведь любит ее! А она… Неужели обманула? Зачем?
Нина продолжала:
– С того дня я больше не искала зарубок на лестнице, Николя просто повезло, что в воскресенье мы шли там и Жако заметил свежую отметину. Я пошла в Верхний парк и увидела на скамеечке Николя, в руках он держал букет роз. Зачем явился? Уговорить не открывать на суде правду. В тот миг я не знала, что они с Лизой уже обвенчались, а он самозабвенно врет: мол, его любовь к Лизе прошла, что была она мимолетной, словно насморк, а чувство ко мне – смертельная болезнь, которая не отпустит его никогда. Он на коленях умолял простить и не выдавать. Иначе жизнь его пойдет под откос – раз отец не простил Урушадзе, не простит и Николя.
– И ты ему поверила? – удивилась Сашенька.
– Я… Не знаю. Я люблю его. Любила… Очень хотелось поверить. А потом… Я боялась, что и меня привлекут к ответственности. Потому подсунула сверток, который Николя украл, в портфель Четыркина. После моей поездки в Питер Глеб Тимофеевич стал меня шантажировать, требовал вступить с ним в связь…
– Какой негодяй, – воскликнул Крутилин.
– Я призналась ему, что невинна, – у Нины потекли слезы. – А он в ответ: «Еще и лучше!» Ни матери, ни Макриды дома не было. В последний момент сообразила сослаться на регулы. Четыркин усмехнулся: «Ничего! Год ждал, недельку как-нибудь потерплю!»
Глава двадцать первая
Крутилин несколько раз порывался встать и распрощаться, но любопытная Сашенька удерживала его вопросами. Ей было интересно все: и как задержали Волобуева, и как удалось отыскать князя Урушадзе, и что рассказала с его слов Ася.
Когда сыщик упомянул про побочное действие дигиталина, Сашенька сразу припомнила, что недавно слышала про зеленое небо. Но где? Как назло, ее дневник в Петербурге, в квартире на Сергеевской. Решив, что княгиня отвлеклась, Иван Дмитриевич схватился за трость и приподнялся со стула:
– Что ж, мне пора. Спасибо за прекрасный обед.
– Постойте! Вспомнила, – закричала Сашенька. – Про зеленое небо слышала на дымучке
[144]. Один препротивный брюнет рассказывал. Мол, в прошлом году его попутчик жаловался жене, что предметы поменяли цвета. А потом поскользнулся, упал за борт и утонул…
– Вероятно, этот несчастный тоже принимал дигиталин, – с грустью предположил Тарусов.
– Женой этого утопленника была Красовская! Они возвращались с Асиной свадьбы!
– Да ты шо! – Крутилин от волнения снова уселся на стул. – Теперь понятно, почему Красовская, услышав от Аси про зеленое небо, так разволновалась.
– Она поняла, что ее мужа отравили, – воскликнула княгиня.
– Верно, – согласился сыщик. – Завтра же дам Прыжову урок
[145] сделать эксгумацию этого Красовского.
– Мызникова, – поправила Сашенька. – Красовская – сценический псевдоним.
– Да, верно, я и позабыл…
– Эксгумация ничего не даст, – покачал головой Тарусов. – Я внимательно слежу за достижениями современной химии и, увы, знаю, что наука по-прежнему неспособна отыскать следы дигиталина в человеческих тканях и костях. А провести исследования по методу Тардье не получится: за год желудок покойного вместе с содержимым разложился.
