– И вы предложили Волобуеву жениться на Маше?
– Да, генерал Масальский пришел в восторг от кандидатуры будущего зятя. Титулованный дворянин, офицер. Они ударили по рукам. Граф получил неплохое приданое – поместье в тысячу душ и сто тысяч ассигнациями.
– Значит, первенец Волобуевых – сын Леонидика?
– Нет, бастарда граф сдал в Воспитательный дом, хотя тестю клятвенно пообещал признать своим. С большим трудом Масальским удалось разыскать этого мальчика и пристроить в семью колонистов.
– К Мейнардам?
– Как вы догадались?
Тарусов снова пожал плечами. Слишком уж непонятным было отношение графини к конюху.
– Да, Петюня – сын Маши и Леонидика. К сожалению, умом и способностями не блещет, учиться в гимназии не смог. Потому, когда подрос, Масальские взяли его на конюшню, чтобы был на глазах. Маша до поры до времени о Петюне не знала и даже удивлялась, как трогательно родители относятся к мальчику-конюху.
Последние годы жизни генерал Масальский мучился проблемой – кого назначить опекуном Леонидика после своей смерти. Очевидный вариант – дочь и зятя – отверг. Маша ничего не понимает в финансах и целиком доверяет мужу, а тот оказался никудышным хозяином. Еще до реформ разорил полученное имение, оставшиеся крохи спустил в Баден-Бадене, куда уехал после продажи выкупных свидетельств. Примерно за год до смерти крестный вызвал меня и огласил свою волю: опекуном Леонидика буду я, также мне предстояло заботится о Петре Мейнарде.
– У Леонидика всего один ребенок? Как дворовым девкам удалось не понести от него?
– После истории с Машей Леонидика кастрировали. На всякий случай. Вдруг еще кого изнасиловал бы? Однако высказанную мне волю генерал внезапно изменил… Перед смертью он впал в детство, ухаживать за ним приехала Машенька с семьей. Графу удалось убедить плохо соображавшего старика изменить завещание. И опекуном Леонидика стал Волобуев. Он сразу пустился во все тяжкие: гулял, пил, играл. У меня душа разрывалась, глядя на то, как тот сорит деньгами. И я решил действовать. Иначе Леонидик остался бы нищим. Зная, что граф облизывается на концессии, подослал к нему Гюббе. Тот многим мне обязан: кабы не я, сидел бы в тюрьме или катал тачку. Я попросил его «ощипать» графа. Конечно, часть денег отошла Гюббе за труды, но остальное досталось мне. Теперь посох и сума Леонидику не грозят, докормлю и его, и Машу, а остаток денег оставлю Петюне.
Поймите, князь, я всем обязан этой семье, и допустить, чтобы Маша с Леонидиком оказались без крова, без куска хлеба, просто не мог. Опять же, надо мной довлело чувство вины, ведь именно я «отдал» Машеньку Волобуеву.
– Графиня знает, что Петюня – ее сын?
– Да, я сказал ей об этом после похорон генерала.
– Хлороформ у вас продается? – спросила Александра Ильинична у Соломона после взаимных приветствий.
– Частным лицам? Нет, что вы. Отпускаю его лишь в больницы, практикующим хирургам и дантистам.
– Где же его взял Волобуев?
– Никому не скажете? – спросил Соломон заговорщически и показал взглядом на потолок. – Помните, я упоминал, что на втором этаже этого здания практикует мой брат Самуил. Очень хороший дантист, но слишком безалаберный. Потому не сразу заметил, что на прошлой неделе у него из шкафа исчез пузырек хлороформа. Подозреваю, что именно его нашли у графа.
Одна загадка, кажется, прояснилась. Сашенька перешла ко второй:
– Вы знали Красовскую?
– Актрису, о которой пишут газеты? Нет.
– Но ваш сын бегал по ее поручению, относил письмо на дачу Волобуевых.
– Так то была Красовская? Знал бы, попросил расписаться в книге почетных покупателей. Помню ее отлично. Зашла в пятницу около двух пополудни. Такая бледная, что я сразу достал нашатырь, решил, что вот-вот упадет в обморок. Но она стала расспрашивать про дигиталин… Не знаю зачем… Затем уточнила адрес Четыркиных и ушла. Однако через час вернулась с вопросом, где найти рассыльного? Я позвал Изю, мальчик постоянно клянчит на мороженое, так пусть заработает. Дама попросила его сходить на дачу Волобуевых и отдать письмо лично его сиятельству…
Домой Дмитрий Данилович шел как на казнь. Никаких иных объяснений Лизиным поступкам, кроме обмана и мошенничества, он так и не придумал. Настраивал себя, подыскивал слова, репетировал предстоящую сцену…
Подчиненные шумно его поприветствовали. За два дня его вынужденного отсутствия Лиза с Выговским нашли общий язык, больше не глядели друг на друга букой, наоборот, хвалили один другого.
– Лиза – просто чудо, – воскликнул Выговский, докладывая шефу о проделанной работе. – Не понимаю, как мы без нее обходились.
– Завтра поймете, – со значением произнес князь.
– Мы куда-то с вами завтра поедем, Дмитрий Данилович? – водя пальчиком по столу, спросила Лиза и вскинула глазки на князя.
Тот поспешно отвел свои:
– Нет, графиня. Просто вы здесь больше не служите.
– Кто графиня? – удивился Выговский.
– Позвольте представить вам, Антон Семенович, – с издевательским пафосом произнес Тарусов, – графиню Волобуеву, супругу младшего сына Андрея Петровича и Марии Дмитриевны.
– Как вы узнали? – искренне удивилась Лиза.
– Это неважно, прощайте.
– Я все объясню. Я не решилась сказать про супруга, потому что замужних на службу не берут…
– А про то, что вы родственница моего подзащитного, почему не упомянули? – спросил с издевкой князь.
– Знать этого не знала. С родственниками мужа не знакома. Мало ли на свете Волобуевых, – Лиза пыталась извернуться, хотя отлично понимала – бесполезно.
Ах, как же быстро все открылось. Еще пара недель – и она объявила бы князю, что беременна. Тарусову пришлось бы разъезжаться с женой… Как раз и осень бы наступила. А с ней балы, маскарады, спектакли, Лиза завела бы так нужные ей знакомства. Зря она так рано бросила Николя. Верно, с горя поехал в Ораниенбаум плакаться папочке с мамочкой…
– Вы ведь знали, что Урушадзе не виновен, – продолжал обличать князь, – знали, что графа Андрея Волобуева ограбил ваш муж.
– Что вы такое говорите? – схватилась за сердце Лиза.
Выговский вскочил, чтобы броситься к ней на помощь, но Тарусов не позволил:
– Не извольте беспокоиться, Антон Семенович. Это всего лишь театр.
Князь ненавидел себя в эту минуту. Он наотмашь бил женщину, которой всего пару дней назад клялся в любви. Да, она порочна, глубоко порочна. Но не это ли его влекло?
– Я не успела вам рассказать, Дмитрий Данилович, – потупила глаза Лиза, – мужа я бросила. По известным вам причинам.
– Понятия не имею, о чем вы. Повторяю: вы уволены. Убирайтесь.
Лизино лицо изменилось: исчезла манившая Тарусова доверчивая распахнутость глаз и ласковость взгляда, взамен появились презрительная усмешка и досада.
