Сразу разъясню вопрос, почему Зятюшков приехал разбираться с мошенниками лишь через полтора года. Четыре месяца он ждал, пока истечет срок, на который купец Важенин выдал вексель. Предъявив его к оплате, коннозаводчик неожиданно выяснил, что Важенин скончался. Его наследники долго не могли разобраться меж собой, кто должен оплатить сей вексель, потом еще несколько месяцев проверялись учетные книги. В общем, лишь через год после получения векселя Зятюшков узнал, что тот поддельный. Сразу написал Волобуеву. Граф в ответ: мол, сам учел
[153] его за двадцать тысяч. А вексель-то походил по рукам, передаточных надписей
[154] десять штук имелось. Пришлось Зятюшкову списываться со всеми, выяснять, кто и за какую сумму его учел. И, лишь окончательно убедившись, что вексель подделал Волобуев, коннозаводчик выехал в Прилуки. Вернее – это очень важно, – по дороге завез беременную супругу свою на Брянщину к ее родителям, а уже оттуда отправился к графу.
Утром у портье я выяснил, что в последний свой вечер Зятюшков ужинал в ресторации «Пальмира». С чиновником по особым поручениям Хоменко мы отправились туда и опросили офицьянта, что прислуживал ему в кабинете. Тот поведал, что компанию Зятюшкову в тот вечер составили драгунские офицеры Волобуев, Четыркин и Мызников. Также в кабинете находилась возлюбленная Волобуева, вдова титулярного советника Екатерина Аннина.
Князь Тарусов встал, чтобы сделать пояснение:
– Через год после этих событий Екатерина Аннина стала выступать на сцене. Мы знали ее под псевдонимом Красовская.
Приподнялся со стула и Матюшин:
– Мне кажется, что рассказ достопочтенного свидетеля слишком далек от нашего дела…
Илья Андреевич посмотрел на него из-под стекол очков и строго сказал:
– Когда кажется, следует перекреститься.
Матюшин возмущенно сжал кулаки, однако сел.
Тоннер, откашлявшись, продолжил.
Из стенографического отчета, опубликованного на следующий день в газете «Время»:
Свидетель Тоннер: Разговор в кабинете офицьянту дружеским не показался, офицеры с помещиком кричали друг на друга, однако причину их трений он не понял, так как не знает французского. Зятюшков пробыл в ресторации недолго и ушел оттуда весьма и весьма раздраженным.
Из «Пальмиры» мы с господином Хоменко отправились к командиру Драгунского полка Навроцкому. Коротко изложив суть дела, я попросил разрешения опросить вышеназванных офицеров. Он не возражал. Кроме самого Навроцкого, на разговорах с офицерами присутствовал аудитор полка Анатолий Вигилянский.
Сначала опросили капитана Четыркина. Тот подтвердил, что полтора года назад на деньги, выданные им на закупку лошадей, они с Мызниковым и Волобуевым приобрели первостатейный вексель. Причина? Хороший дисконт. Этим векселем они рассчитались с Зятюшковым, которого майор Волобуев хорошо знал. Четыре дня назад коннозаводчик неожиданно прибыл в Прилуки и предложил офицерам отужинать с ним в ресторации. Те с радостью согласились. За ужином Зятюшков огорошил драгун сообщением, что вексель оказался подделкой, однако тотчас заверил, что виновными господ офицеров не считает и прибыл лишь затем, чтобы получить их показания, заверенные нотариусом. Без этого, по его словам, нельзя уголовно преследовать черниговского купца Михеенко, у которого Волобуев со товарищи приобрели вексель. Зятюшков, наскоро отужинав, вернулся в гостиницу, сославшись на усталость после дороги. А друзья-офицеры еще немного покутили.
Такие же слово в слово показания дали Мызников и сам Волобуев. Но документы, найденные мной в бумагах покойного Зятюшкова, противоречили их словам. Коннозаводчик действительно собрал со всех владельцев злополучного векселя показания, заверенные нотариусом, в том числе и с Михеенко. Тот рассказал любопытную подробность – драгуны долго выбирали, какой из имевшихся у него векселей им купить, и выбрали тот, в котором передаточных надписей оказалось больше всего. Кстати, продажу купцом Михеенко этого векселя за две тысячи рублей подтвердили его приказчики, присутствовавшие при сделке.
Я предложил полковнику Навроцкому посадить офицеров на гауптвахту и каждый день учинять им опрос по новой. Командир полка выхватил саблю и чуть было не покрошил меня в винегрет. По какому праву я подозреваю его офицеров и смею сомневаться в их словах?
Но меня неожиданно поддержал аудитор Вигилянский, объяснивший полковнику, что ремонтеры, как ни крути, совершили должностной проступок: не имели они права на казенные деньги покупать ничего, кроме лошадей и фуража, поэтому отправка их на гауптвахту юридически правильна и обоснованна. Навроцкий был вынужден согласится. Чиновник по особым поручениям Хоменко, знакомый с полицейским делом, внес предложение содержать офицеров раздельно – де, лишенные товарищеского плеча, они начнут нервничать, подозревать друг друга в предательстве и рано или поздно кто-то из них сознается в подделке векселя, а может, и в убийстве Зятюшкова.
Полковник, скрипя зубами, согласился и с этим предложением.
Распрощавшись с Навроцким и Вигилянским, мы с Хоменко вернулись в гостиницу. Я уже был абсолютно уверен, что именно Волобуев со товарищи отравил Зятюшкова. И сделал очевидный вывод: кто-то из них должен был зайти в тот вечер в гостиницу, проникнуть в номер и подсыпать мышьяк. А значит, коридорный или портье обязаны были его заметить. Однако в ходе их опроса выяснилось, что никто из подозреваемых в тот день в гостиницу не заходил.
Выходит, решил я, у офицеров имелся сообщник. Но кто? Коридорный, портье, слуга Зятюшкова или один из постояльцев?
Коридорный и портье были опрошены более подробно. Выяснилось следующее. Зятюшков поселился в три пополудни и до выхода в ресторацию номера не покидал. Ровно в девять вечера он вызвал сонеткой коридорного, посетовал, что его слуга куда-то запропастился, и попросил помочь ему с туалетом. Когда они вместе вышли из номера, коннозаводчик запер его на ключ. Примерно через час он вернулся и поинтересовался, явился ли наконец его слуга? Коридорный покачал головой. Зятюшков разозлился, потому что немедленно хотел лечь спать. Коридорный предложил ему свои услуги – расстелил постель и помог раздеться. Перед уходом осведомился, не сбегать ли за вином или табаком, но Зятюшков сказал, что не курит, а ночью пьет только воду. Коридорный, выходя из номера, слышал, как коннозаводчик запер за ним дверь изнутри.
Я спросил про кувшин: кто и когда принес его в номер? Выяснилось, что кувшин «прописан» там постоянно, однако каждое утро во время уборки коридорный тщательно его моет, а потом заново заполняет родниковой водой.
То бишь, сделал я вывод, Зятюшков – жертва не случайная, собирались убить именно его.
После коридорного и портье мы опросили слугу Зятюшкова, Варфоломея. Тот рассказал следующее. После заселения в гостиницу хозяин отправил его с запиской к графу Волобуеву. Андрей Петрович, прочтя ее, разволновался и принялся расспрашивать Варфоломея, где они с хозяином остановились, и только после этого черкнул пару строк в ответ. Вернувшись в гостиницу, набегавшийся в поисках Волобуева слуга налил в стакан воды из кувшина и выпил. Далее барин с холопом занимались каждый своим делом – Варфоломей разбирал и укладывал в шкап вещи, Зятюшков писал письма жене и другу в Киев. Часов примерно в семь слугу послали в лавку за конфетками, однако возле гостиницы он нечаянно столкнулся с братьями-столярами Богданом и Степаном. Выяснилось, что все они земляки. Такую радость новые друзья решил обмыть. Варфоломей, зная суровый нрав Зятюшкова, собирался ограничиться рюмочкой, но в трактире быстро потерял им счет. Потому знать не знает, почему утром проснулся где-то на окраине под плетнем.
