Посовещавшись с Хоменко, я приказал городовым арестовать Варфоломея и посадить в ледник, дабы добиться признания. Ведь факты свидетельствовали против него – раз он пил из кувшина, значит, до его возвращения от Волобуева вода в нем отравленной не была, Зятюшков покидал номер лишь на час и провел его в компании с драгунскими офицерами. Выходит, те подсыпать яд в кувшин не могли. Да и никто другой не мог – номер был закрыт на ключ. За исключением коридорного, у которого имеется запасной. Но тот как раз тоже отсутствовал – другой постоялец, купец Кнестяпин, сразу после ухода Зятюшкова отправил его за вином. Следовательно, именно Варфоломей, подкупленный Волобуевым при их встрече, подсыпал в кувшин мышьяк. Однако при агонии барина присутствовать не решился, да и подозрения от себя решил отвести. Потому и пьянствовал всю ночь.
На этой ноте завершился первый день моего расследования.
Проснувшись следующим утром, я приказал привести Варфоломея. Тот дрожал от холода, в его бороде медленно таяли сосульки, однако с завидным упорством он твердил, что барина не убивал. Я распорядился дать ему горячий чай и в ледник больше не сажать. А то, не дай бог, простудится и до суда не доживет.
А вот господа-офицеры оказались менее стойкими. Самый молодой из них, Юрий Мызников, заговорил. Признался, что полтора года назад по пути в Воронеж троица ремонтеров попалась карточным шулерам. Те обобрали драгунов почти до нитки. За оставшиеся у них две тысячи рублей табун лошадей было не купить. Желая выкрутиться, капитан Четыркин предложил комбинацию: купить первостатейный, но недорогой вексель и пририсовать к нему нолик, благо сумма прописью в них не ставится. Волобуев загорелся этой идеей. Мызников поначалу сомневался, но страшная сумма в шесть тысяч, которую каждый из них должен был внести, чтобы покрыть растрату, грозила вчистую разорить его родителей. И как единственный из них рисовальщик Мызников и произвел подделку. Зятюшков, хорошо знавший Волобуева, ничего не заподозрил.
Когда возвращались в полк, Мызников спросил майора:
– Что будем делать, когда афера раскроется?
Тот усмехнулся:
– Не раскроется! Вот увидишь, господь в беде меня не оставит.
Следующие полтора года Мызников постоянно мучился кошмарами. Но Зятюшков их почему-то не тревожил. И вдруг, как «здрасьте!» среди ночи, прибыл в Прилуки и пригласил в ресторацию. Шли будто на Голгофу. Почуяв недоброе, с ними увязалась и Екатерина Аннина.
Пару слов о ней. В те времена она была молода и красива, многие в полку по ней сохли, в том числе и Мызников, впоследствии ставший ее мужем. Но в период описываемых мной событий Аннина любила одного Волобуева. Даже называла себя его невестой, но майор лишь подсмеивался над этим в усы. Потому что среди достоинств у Анниной имелся и недостаток, причем существенный, – была бедна. Финансы графа тоже находились вдалеке от авантажа – поместье его отца было заповедным
[155] и отошло старшему брату. В полку не сомневались, что жгучая любовь скоро пройдет и Волобуев бросит Аннину ради партии с хорошим приданым.
В ресторации Зятюшков предъявил драгунам собранные доказательства. Волобуев пробовал возражать, мол, сделал в векселе надпись «без оборота на меня», что освобождает его от претензий при непогашении векселя. Коннозаводчик лишь усмехнулся, посоветовав приберечь нелепые оправдания для командира полка, с которым встретится завтра же, если не будут возвращены деньги. Волобуев предложил от каждого из офицеров векселя на сумму в шесть тысяч (двадцать за минусом двух, что Зятюшков получил от наследников Важенина) со сроком погашения через год. Помещик отказал, заявив, что без того ждал полтора года, вдобавок истратил кучу средств на сбор доказательств, и, если через сутки ему не вручат восемнадцать тысяч, пойдет к Навроцкому.
С этими словами коннозаводчик ресторацию покинул. Сперва пили молча, потом захмелевшие Четыркин с Мызниковым принялись обсуждать планы, где достать деньги, один фантастичней другого. Вариант занять у товарищей-офицеров отпадал, все в полку были стеснены в средствах, жалованья еле хватало на пропитание и обмундирование. Выгодной женитьбе мешало отсутствие в Прилуках богатых невест. Жиды-ростовщики столько не ссудят, даже за сто процентов в год. Ограбить почтовую карету невозможно из-за отсутствия тракта. Четыркин предложил вызвать всем троим Зятюшкова на дуэль, мол, обвинением в мошенничестве он их сильно задел. Мызников напомнил, что право выбора оружия останется за коннозаводчиком, а тот отлично фехтует.
– А давайте его отравим, – вдруг предложил Волобуев, до того молчавший
– Отличная идея, – поддержал друга Четыркин.
Аннина, которая почти не пила, резонно заметила, что убивать Зятюшкова бессмысленно. Наследники, разбирая бумаги, непременно наткнутся на вексель, и тогда к обвинению в мошенничестве неминуемо добавится подозрение в убийстве. Волобуев усмехнулся.
Дальше пили молча. Как Мызников добрался до квартиры, он не помнил. Проснулся на следующий день поздно, около полудня, и лишь потому, что к нему вломились в радостном возбуждении вчерашние собутыльники:
– Я же говорил, господь меня не бросит, – кричал Волобуев. – Дуба дал Зятюшков!
– А вексель не забыл забрать? – спросил Мызников, холодея при мысли о том, что сотворил ночью его старший товарищ.
– Ты что, щенок? Думаешь, это я его отравил? Да будет тебе известно, Волобуев – потомственный дворянин, а не беглый каторжник.
– И я потомственный, – поддакнул Четыркин.
– Однако насчет бумаг ты прав, Мызников. Надо их из гостиницы забрать, – подумав, сказал Волобуев.
– А вдруг их уже прочли? – с ужасом предположил поручик.
– Кто? Полицмейстер из того же кувшина хлебнул. Сразу и преставился. А городовые поди и читать-то не умеют. Вечером зайдем в гостиницу, якобы попрощаться с другом Зятюшковым, заодно и бумаги заберем.
Однако выяснилось, что в ожидании высоких чинов из Полтавы номер опечатан, а у двери выставлен часовой. Четыркин с Мызниковым приуныли. Волобуев их приободрил: мол, полтавский полицмейстер ему знакомец и за небольшую мзду закроет глаза на злосчастный вексель.
Но вместо обер-полицмейстера приехал ваш покорный слуга и с ходу посадил офицеров на гауптвахту. Проведя там ночь, Мызников решил покаяться.
Сашенька украдкой наблюдала за Ниной. Девица сидела неподвижно, уставившись в одну точку, лишь покусывание губ выдавало ее нервическое состояние.
Из стенографического отчета, опубликованного на следующий день в газете «Время»:
Свидетель Тоннер: Полковник Навроцкий пришел в ярость. Мошенничество – да разве такое возможно для русского офицера?
Я деликатно заметил, что мошенничество тут меньшее из бед. А вот хладнокровное убийство офицерами дворянина – это нечто неслыханное! Навроцкий накинулся на меня, будто это я виновник бед, обрушившихся на вверенный ему полк. Кричал, что я предвзят, что являюсь агентом всеми презираемого ведомства, и поэтому должен немедленно убраться с глаз долой.
