Я надеялась, что Урушадзе, обнаружив на месте преступления револьвер тестя, вызовет полицию – граф надул его с приданым, князь его ненавидел. Но Авик зачем-то спрятал труп, а Волобуев вместо благодарности обвинил его в разбое.
Юлия Васильевна закашлялась, ей принесли воды. Она жадно выпила и продолжила рассказ:
– Граф сдержал слово, предложив после «отъезда» Мызниковой возобновить наши отношения. Мы снова стали встречаться, но воплотить мой план я опять не могла, револьвер графа находился у следователя. Конечно, можно было приобрести другой, но вдруг эта покупка вызовет у полиции подозрение? Не проще ли подождать неделю-другую? После суда над Урушадзе револьвер должны были вернуть. Да, кстати, Александра Ильинична…
Четыркина с ехидной ухмылкой обернулась в зал:
– Помните нашу встречу у салона Копосовой? Я просто хотела предупредить вас, что граф болен сифилисом. Это ведь не Красовская, я его им наградила. Но, слава богу, вы были в салоне не с графом, а с господином Прыжовым. А то Дмитрия Даниловича заразили бы. А он бедную Лизу… – Четыркина перевела взгляд на Фаворскую, – а та вообще пол-Петербурга.
Сашенька опустила голову, понимая, что Диди уставился на нее. Князь долго вчера вымаливал прощение. Похоже, сегодня ее очередь объясняться.
Из стенографического отчета, опубликованного на следующий день в газете «Время»:
Четыркина: Дальше вы знаете: на суде у Четыркина нашли украденные у Волобуева облигации. К нам на дачу нагрянула с обыском полиция, нашли те самые фотографические портреты. Глеб успел их рассмотреть. По его глазам я поняла – он все понял!
Рано утром, пока Нина спала, а Макрида стряпала, я снова загримировалась купчихой, выбралась через окно и спустилась по склону. По дороге в арестный дом встретила крестьянку, которая несла арестованному супругу чугунок с картошкой. За небольшую плату уговорила доверить кормление ее мужа мне. Пока тот завтракал, я вышла якобы по нужде, обогнула дом… Четыркин как раз заканчивал разговор с князем Тарусовым. У меня замерло сердце. Вдруг откроется? Однако пронесло… Как только князь ушел, я вошла в камеру. Не давая опомниться, приложила к лицу негодяя намоченный хлороформом платок. Глеб обмяк. Я подтащила его к ведру с помоями и утопила. Уходя, на столике оставила платочек, который стащила у Волобуева, вдруг подумают на него? Но полицейские оказались слишком глупы. Пришлось добавить «доказательств». В ту ночь я ночевала у Волобуевых. Когда граф отлучился во двор, проникла в кабинет и подложила в ящик пузырек от хлороформа.
– Увести, – приказал судья приставам.
– Постойте! – вскочил Волобуев. – Я хочу, чтобы… – он указал на Четыркину, не в силах вымолвить имя, – она узнала правду.
– Какую правду? – горько усмехнулась Юлия Васильевна. – Правду мошенника и убийцы?
– Говорите, – разрешил судья Андрею Петровичу.
Тот жестом попросил своего адвоката подать ему пожелтевший конверт, лежавший на столе:
– Сие письмо я хотел зачесть в заключительном слове, дабы присяжные осознали свою ответственность за предстоящее решение. Слишком уж часто на этой скамье оказываются невиновные. Это письмо тому доказательство.
Граф нацепил очки, открыл конверт и достал оттуда страничку, заполненную убористым почерком:
– Я получил его два года назад.
«Ваше сиятельство!
Мы не знакомы. Вы никогда обо мне не слыхали. Однако именно я причина ваших несчастий. Сделал я это с умыслом, желая обмануть будущее следствие. Искренне рад, что Вы не пострадали. Однако другие меры предосторожности, также мной предпринятые, оказались не столь тщетными, и следователь из Петербурга все же остался с носом.
Но на том поводы для радостей моих исчерпаны. Цели, ради которой решился на убийство доброго друга своего Зятюшкова, я не достиг, а мой поступок стал причиной многочисленных несчастий в семье, которую я любил. Всю жизнь, как могу, пытаюсь я загладить вину свою. Удалось ли – скоро узнаю, ибо недалек час, когда предстану перед Всевышнем.
Исповедоваться сельскому священнику не стану, пьяница чересчур болтлив, а ехать к другому нет сил. Знаю, грехов не отпустите, но хоть душу облегчу раскаянием своим.
Итак…
После смерти незабвенных родителей мне пришлось оставить службу, дабы заняться оставшимся после них маленьким поместьем на Брянщине. Обладая характером легким и беззлобным, я коротко сошелся со всеми соседями и всегда был у них желанным гостем, особенно в усадьбах, где имелись дочки на выданье. Одна из них мне приглянулась. Сказать, что Нина Пузанкова была прелестна, значит не сказать ничего. Дышать боялся, когда видел ее. Но из-за своих тучных форм и седых уже волос, видимо, представлялся ей стариком, иначе как по имени-отчеству она меня не называла. Я стеснялся обозначить свой интерес, убедив себя, что Нине еще рано замуж, что еще годик надобно обождать, пока не наступит уставленный законом возраст. Однако охватившее вожделение не давало покоя мне, и, поразмыслив, принял я решение отправиться в путешествие. Посетил родных в обеих столицах, а потом махнул в Воронеж, к своему закадычному армейскому другу Зятюшкову, ставшему к тому времени богатым коннозаводчиком.
Вернувшись домой, обнаружил, что Ниночка похорошела еще больше. Каждый день давал я себе слово объясниться с ее родителями, но все не решался, опасаясь почему-то отказа. И вдруг заявился Зятюшков с ответным визитом. Я устроил прием в его честь. И Нину с родителями пригласил. К моему ужасу, Зятюшков тоже в нее влюбился. Хоть мы и ровесники, благодаря каждодневному катанию верхом он сохранился много лучше и сразу вызвал в Ниночке ответное чувство. Свадьбу сыграли через две недели.
А потом они уехали.
На меня напала хандра. Я похудел, осунулся. Соседи сочли меня неизлечимо больным и распустили слух о скорой кончине. Прознав про то, заявился кузен Базиль, которого я ненавидел сызмальства, такой он был беспардонный. Ощущая себя уже хозяином, Базиль начал третировать дворню, избил управляющего. Я решил: «Ну уж нет, Малаховка тебе не достанется». Встал с постели, вытолкал его взашей и начал возвращение к жизни. Что мне удалось! Я почти забыл про Нину и связанные с ней волнения. Даже партию наметил – некрасивую, зато богатую невесту. Собирался делать предложение ей после поездки в Киев, к одной из тетушек. Старушка собиралась оставить мне свои небольшие, но так необходимые в хозяйстве средства, однако до нее тоже дошли слухи о моей неминуемой кончине. Чтобы тетушку разубедить, я задумал ее навестить и отправился в путь.
Но на тракте столкнулся с каретой Зятюшковых. И снова увидел Нину. Беременность сделала ее еще краше. Как же она очаровательна, как красива! Сердце мое вновь затрепетало. Зятюшков уговорил меня отложить поездку на сутки, и я вернулся в поместье, куда вечером примчался и он пообщаться за рюмкой-другой. Коннозаводчик шумно и подробно рассказывал о семейном счастье своем, а я желал его убить. Зятюшков сам подсказал, как это сделать. Дело, по которому приехал в наши края, касалось Вас, Андрей Петрович, и подделанного вами векселя. План убийства созрел прямо за столом.
