Здесь придется отвлечься, дабы разъяснить пару обстоятельств.
Я всегда был страстным поклонником Мельпомены, со свойственной мне страстью и энергией устраивал в нашей глуши постановки всяких пьес. Потому располагал целым гардеробом костюмов, различных париков и накладных бород.
Обстоятельство второе: в предыдущей своей поездке на одной из станций под скамейкой я нашел паспорт на имя купца Кнестяпина. Смотритель был пьян, оставлять ему документ было небезопасно. Я решил отправить его владельцу почтой, как только приеду в столицу. Но, закружившись в радостных встречах, позабыл и обнаружил документ лишь недавно. Посылать его было уже неудобно, и я отложил паспорт в сторону, решив поразмыслить, как с ним поступить. Теперь стало ясно.
Следующим утром я снова отправился в Киев, прихватив с собой купеческую одежду, накладной парик, бороду, усы и паспорт Кнестяпина.
Прибыв в мать городов русских, наказал кучеру своему остановиться на постоялом дворе, где ожидать от меня указаний. А сам заместо тетушкиного дома отправился в третьеразрядную гостиницу, снял номер, переоделся, предупредил, что несколько дней не буду ночевать, и отправился уже под именем Кнестяпина на перекладных в Чернигов.
Зятюшков собирался в Прилуки лишь через неделю, потому я не торопился и, используя имевшийся гандикап, запутывал следы. В Чернигове нанял ямщика с собственной бричкой и лошадьми и уже следующим утром прикатил в Прилуки. Как и предполагал, городишко оказался убогим, с одной лишь гостиницей, в которой и поселился, потребовав лучший номер. Заполучив ключ от него, сделал дубликат и на следующий день переселился в другой, рассудив, что Зятюшков непременно захочет остановиться именно в этом. Так и произошло.
К тому моменту я уже знал, где Вы, граф, снимаете квартиру, а в местной аптеке купил мышьяк, который по глупой оплошности не прихватил с собой.
Когда вечером Зятюшков отправился на встречу с Вами, его слуга моими стараниями уже пьянствовал в трактире, коридорного я послал за вином… Никем не замеченный, я прошел в лучший номер и щедро насыпал мышьяка в кувшин с водой.
В три часа ночи зашел туда вновь. Если бы Зятюшков к тому времени не испил отравы, я перерезал бы ему горло отпущенным
[159] кинжалом. Но мой друг-соперник был мертв. Утром, расплатившись за гостиницу, я сел в бричку и покатил к вашему дому, где поставил на подоконник склянку с остатками мышьяка. И только потом отправился в Киев.
Погостив и успокоив тетушку, я вернулся в поместье. К тому времени туда пришло известие о гибели Зятюшкова. К моему ужасу, вслед за этим случилось непоправимое: Нина выкинула ребенка и померла от кровотечения. Следом преставилась ее мать. После чего отец Нины обезумел. Ездил в Прилуки, Полтаву, Киев, пытаясь заставить власти наказать убийц его зятя, коими считал Вас и ваших товарищей. Но следствие пришло к другим выводам. Тогда он отправился в Петербург, чтобы вывести на чистую воду доктора Тоннера. Но по дороге простудился и скончался.
Согласно завещанию Пузанкова я был назначен опекуном его младшей дочери».
– Нет! Не верю! Не верю! – закричала Четыркина.
Эпилог
Ошарашенные присяжные оправдали обвиняемых, «простив» Автандилу сокрытие тела и кражу денег. Князь и княгиня Урушадзе вернулись в Грузию, вторая беременность Аси разрешилась крепким здоровым малышом.
Нина Жвалевская, вступив в наследство, оплатила Михаилу Волобуеву лечение в швейцарской клинике, после чего юный граф обрел способность передвигаться, хоть и с палочкой. Вернувшись в Россию, молодой человек сделал Нине предложение, которое она приняла.
Князь Тарусов наотрез отказался защищать Четыркину, в суде ее интересы представлял Александрович. Его стараниями Юлия Васильевна была признана невменяемой и помещена в клинику для душевнобольных. Нина ее не навещает.
Вигилянский получил опеку над Леонидиком. Вместе с ним на даче в Ораниенбауме доживают свои дни граф и графиня Волобуевы. Их сын Николай учится в Технологическом. Профессора уверяют, что юноша очень талантлив.
Графиня Елизавета Волобуева по-прежнему пользуется успехом у влиятельных мужчин. С мужем она не живет.
Объяснялись Тарусовы бурно – разбили любимый сервиз. Но в итоге простили друг друга. Объяснился Дмитрий Данилович и с Лешичем. Помирившиеся друзья хотели сие обмыть, но Сашенька категорически запретила.
Когда на свадьбе Прыжовых после сытного обеда заиграл оркестр и начались танцы, Илья Андреевич Тоннер пригласил княгиню на вальс.
– Должна признаться, мне жаль Четыркину. Погубить столько безвинных душ и вдруг выяснить, что в ее бедах виноват человек, которого она любила, – посетовала Сашенька.
Тоннер ответил ей стихами:
С своей пылающей душой,
С своими бурными страстями,
О жены Севера, меж вами
Она является порой
И мимо всех условий света
Стремится до утраты сил,
Как беззаконная комета
В кругу расчисленном светил.
– Пушкин? – узнала слог Сашенька.
Тоннер кивнул.
– Вы знали Александра Сергеевича?
– Виделись пару раз. Мы ведь с ним почти ровесники. Только вот Пушкин давным-давно умер, а я зачем-то задержался…
– Знаю зачем – разоблачить Четыркину.
