– Мертв? – спросил Терлецкий, когда Тоннер вернулся в гостиную.
– Да! – подтвердил доктор.
– Илья Андреевич! Не в службу, а в дружбу! – Ирина Лукинична уже распутывала новый клубок. – Ножнички забыла! Петельку поддеть! В моей комнате, на бюро. А еще лучше – к Оленьке зайдите! У нее в столике для рукоделия тоже такие есть!
– Давайте я сбегаю! – предложила Змеева.
– Не надо! – Ирина Лукинична схватила ее за руку. – Сиди!
Через минуту доктор вернулся:
– Ваши ножницы!
Ирина Лукинична уставилась на него непонимающе.
– Что-нибудь еще? – учтиво спросил Тоннер.
Глава тридцать первая
– Весь стол жалобами на вас завален! Полюбуйтесь!
Тоннер подошел, взял листок, быстро пробежал его: донос был написан Шнейдером, а крестик вместо подписи Макар поставил сам, трясущейся рукой. Оттого вышел крестик покосившимся, как на заброшенной могилке.
– Что скажете?
– Ахинея! Пьяный бред!
– Я лично с Макаром беседовал! Он икону целовал!
– Да он за стакан убить готов! Гнать его надо! Или лечить от пьянства!
– Ладно! Допустим! Ну а это? – Хромов протянул другой листок.
Ага! Почерк Ирины Лукиничны! Быстро они со Шнейдером спелись!
– Надеюсь, почтенную даму вы в пьянстве обвинять не станете? – язвительно спросил академик.
– Сестра этой дамы страдала неврозами на любовной почве, – пояснил Тоннер. – Я, конечно же, обязан был осматривать Софью Лукиничну в присутствии других лиц, но случилась экстренная необходимость…
– А что вы скажете на это? – Хромов сунул Илье Андреевичу следующую бумагу.
Ого! От Яхонтова, с резолюцией Крабовицкого: «Примерно наказать!»
– Признаете, что снабжали вора Тихона опиумом?
– Он украл склянку, когда нес мой саквояж!
– А Яхонтову он перед смертью другое заявил! Что вы были сообщниками! Снабжали его ядами!
– Вранье! Кроме Яхонтова, этих признаний никто не слышал! – напомнил Илья Андреевич.
– Петр Кузьмич – лучший полицейский пристав!
– Взяточник и очковтиратель!
– Ваше недостойное поведение бросает тень на кафедру и всю академию!
– Я надеялся, что вы верите ученикам, а не подметным письмам!
– Или вы немедленно подаете в отставку, или…
– Считайте, уже подал! Когда я могу забрать атлас?
– Атлас? – переспросил Хромов. – Какой атлас?
У Тоннера заиграли желваки.
– Атлас я вам не отдам! Трудились вы над ним в служебные часы, препараты кафедры опять же использовали! Атлас принадлежит академии! Когда мы его закончим, ваш скромный вклад, конечно же, будет упомянут. Для провинциального врача это великая честь, Тоннер!
– Я собираюсь практиковать в Петербурге.
– После того, что вы натворили, сие невозможно! В Сибирь езжайте! Там любым врачам рады! Даже таким! Свободны!
Илья Андреевич не сдвинулся с места. Стоял и глядел исподлобья.
Усмехнулся, достал из кармана листок, развернул, но не отдал, ткнул пальцем в одну из подписей:
– Ваша?
– Кажется…
– Читаю: «Налединская Полина Андреевна пребывает в нервном расстройстве, выражающемся в бреду и попытках сбежать из дома. Учитывая, что подобным заболеванием в течение жизни страдала мать больной, рекомендовано принудительное заключение в больницу для душевнобольных или длительное, до полного выздоровления, пребывание в поместье». Вы сами-то пациентку осматривали, Сергей Алексеевич?
В голосе Тоннера звучал металл; Хромов решил, что лгать не стоит:
– Нет. Но Борис Львович подробно описал положение, в котором оказалась несчастная семья. Молодая женщина после смерти кузена впала в безумие. Меры надо было принять срочно! Времени на консилиумы не оставалось!
Тоннер благодарил Бога и Налединского, который отдал ему заключение. Ирина Лукинична вручила его Юрию Петровичу по приезде.
– Шнейдер упомянул, что Полина Андреевна беременна?
– Нет!
– Причем беременна от любовника! Семья хотела принудить ее скрыть позор!
У Хромова застучали зубы.
– Так вот! Муж хочет подать на вас жалобу! – Тоннер счел возможным слегка исказить факты. – А Шнейдера грозит посадить в тюрьму! Он за фальшивое заключение двести пятьдесят рублей серебром получил!
Хромов прикрыл глаза.
– Что вы хотите, Тоннер? Остаться на кафедре?
– Увольте! Для начала атлас!
У Хромова на душе слегка полегчало:
– Да забирайте!
Тоннер продолжал:
– Во-вторых, вы не должны чинить никаких препятствий моей врачебной практике в Петербурге!
– Бог с вами! Практикуйте!
– Казенную квартиру освобожу, когда найду новую!
– Конечно! Живите сколько хотите…
– А вот Шнейдер ее освободит сегодня же! Ему пора в Сибирь!
– Как в Сибирь? Я думал, мы договорились…
– Там любым врачам рады! Даже таким! Вот пусть и катится!
– Я уезжаю…
– Прощайте! – Неубранная, с непричесанными волосами, в накинутом на сорочку халате, Полина сидела у окна. Она не встала и даже не повернулась к Угарову.
Шансы были призрачными, но Денис решил рискнуть. Теперь, когда Кислицын мертв, а Тоннер прилюдно оплеван, сердце любимой свободно. В последние дни Угарову удавалось невозможное, почему бы еще разок не испытать судьбу?
– Полина! Я не знаю, когда мы встретимся…
– Никогда!
– Но почему? – Денис отшвырнул костыли и упал на колени перед возлюбленной. – Богиня! Сжальтесь над несчастным! Я люблю вас!
Грохот костылей заставил Налединскую обернуться. Но взгляд ее ничего хорошего не обещал:
– Любите?
– Люблю! – задыхаясь от волнения, повторил Денис.
– А кто каждый день пишет Варе, как он соскучился, как считает дни до встречи, как одиноко ему в Петербурге?
– Проклятый Кислицын! Он и мои письма читал! – Угаров скрипнул зубами.
– Вы, видно, забыли, что Варя моя кузина. Мы пишем друг другу каждую неделю!
От стыда Денису захотелось превратиться в комара и незаметно улететь.
– Если бы… – промямлил он, – как только бы… вы бы ответили взаимностью, я бы сразу, в тот же день… Ей-богу! Порвал бы с Варей!
– Идите вон!
