– Поможите, Илья Андреич!
Тоннер пожал плечами. Запереть бы пьяницу в подвал на неделю да, кроме воды и хлеба, ничего не давать. Может, и вылез бы из запоя.
Макар проводил Тоннера тяжелым взглядом. «Докторов полон двор, а подлечить некому. Брезгуют! А если вдуматься, кто они без меня? Морг и тот отпереть не могут. И двор мести не способны! А уж дров наколоть и подавно! Однако не ценят рабочего человека! Эх! Вот помру, тогда и поймут, что сироты они без меня убогие! Даже немец этот поймет! Все беды от него! А кто это в карете его дожидается? Батюшки светы! Никак обер-полицмейстер? Боже мой!»
Макар в кутузках был частым гостем (то драка, то пьяная поножовщина), а петербургский обер-полицмейстер Киршау регулярно объезжал участки с проверками. В последний визит предупредил завсегдатая, что в следующий раз отправит прямиком в Литовский замок.
Не ожидал Макар от себя такой резвости. В глубь двора словно на метле перелетел. Собственно, так и было, без орудия труда держаться на ногах дворник не мог.
– Доброе утро, Тоннер! Садитесь, покатаемся! – предложил Киршау, как только кучер распахнул перед Ильей Андреевичем дверцу черной казенной кареты.
– Доброе утро, Карл Федорович! – ответил опешивший Тоннер. – У вас кто-то заболел?
– Нет, слава богу! Дело у меня к вам! Удивлены, конечно?
– Весьма, господин полковник!
Тоннер был весьма стеснен в средствах, поэтому, кроме службы в Медико-хирургической академии, имел частную практику (пока весьма небольшую), выполнял поручения Физиката (проверял, не нарушают ли лавочники и кабатчики санитарных правил) и за небольшую плату привлекался полицией в качестве судебного медика. Впрочем, все коллеги Тоннера подрабатывали, где могли: жизнь в столице дорогая!
С полковником Киршау Тоннер был знаком, но не близко. До недавнего времени Карл Федорович был полицмейстером одного из отделений
[15], а после бесславного изгнания Шкурина занял его место. Что привело его к Тоннеру, да еще в такую рань?
– Вас все очень хвалят! – словно прочитав мысли доктора, коротко пояснил полковник. – Говорят, умный вы человек. Видите то, чего не видят другие…
– Благодарю, господин полковник!
– А правда ли, что в какой-то глухой деревеньке самолично раскрыли загадочные убийства?
[16]
– В общем-то да!
– Вы-то мне и нужны! Как считаете, если в одной и той же квартире вчера один господин застрелился, а сегодня другой повесился, это может быть случайностью?
– Я думаю, нет! А кто, простите, повесился? – похолодел Тоннер. Кто вчера застрелился, Илья Андреевич вспомнил сразу – граф Ухтомцев.
– Барон Баумгартен!
– Святая Дева Мария! – Илья Андреевич перекрестился.
– Знали его?
– Да!
– Близко?
– Нет, вчера познакомились! Барон чистил оружие и случайно выстрелил себе в руку. Я достал пулю, обработал рану…
– Получается, вы его лечащий врач?
– Нет, я просто оказал первую помощь…
– Не спорьте! Вы – лечащий врач, и это великолепный предлог осмотреть тело покойного.
– Простите, а зачем искать предлог? Я могу осмотреть его как судебный медик…
– Увы, нет! Эксперта вызывали без меня и пригласили вашего коллегу, Шнейдера.
– Вы не доверяете его заключениям? – деликатно уточнил Тоннер.
– Нет! Отчего же? Доверяю, конечно! Тем более выводы делает не он, а следственный пристав…
– Извините, что перебиваю! Кто ведет дело?
– Яхонтов! Самый наш лучший и заслуженный.
– И он…
– Он считает, что граф и барон покончили с собой.
– А вы?
Киршау медлил с ответом, подбирал нужные слова:
– Я – человек военный, сыску не обучен. Но мой военный опыт подсказывает: бомба дважды в одно место не падает. Все очень подозрительно, Тоннер. Оба не оставили записок, оба покончили с собой на рассвете, когда все спят. Никто ничего не видел и не слышал.
– Вы хотите, чтобы я еще раз провел экспертизу?
– Нет, нет! Обижать Яхонтова недоверием не хочу. Он, можно сказать, легенда, не одну сотню преступников поймал. Осмотрите труп, будто вы лечащий врач барона. Но, как человек умный, наблюдательный, вы наверняка что-нибудь заметите.
– Простите, что?
– Ну, может быть, что-то ускользнуло от Шнейдера или от Яхонтова. А может быть, вы придете к другим выводам. Я заеду к вам часиков в пять. Устроит?
– Буду ждать!
– Адрес знаете?
– Нет.
– Угол Фонарной улицы и Глухого переулка, дом Глазунова. Третий этаж.
В квартиру никого не пускали – продолжался полицейский осмотр. Но Тоннеру повезло: вход в подъезд охранял квартальный надзиратель Каменев, с которым он был знаком. Приветственно кивнув и дежурно поинтересовавшись здоровьем, Илья Андреевич без труда попал вовнутрь.
Пройдя по короткому коридору, Тоннер толкнул дверь в спальню. На широкой кровати под простыней покоился Ухтомцев, подле него на полу лежал Баумгартен, шею которого обвивал кусок веревки.
– Илья Андреевич! – следователь Яхонтов радостно всплеснул руками, заулыбался, но глаза его, словно маленькие острые стрелы, так и вонзились в Тоннера.
С виду не скажешь, что Петр Кузьмич седьмой десяток разменял. Фигурка сухонькая, поджарая, волосы не по годам пушистые, светло-русые, поэтому седина незаметна. Вблизи, конечно, возраст морщинки выдают и пятна пигментные на руках.
– Добрый день! – поздоровался Тоннер.
– Здрасте! – довольно плотный Шнейдер умудрился каким-то образом спрятаться за спину Яхонтова, Тоннер его даже не сразу заметил.
– Здравствуйте! – сухо кивнул Илья Андреевич.
– Какими судьбами? – ласково поинтересовался Яхонтов.
– Барон был моим пациентом…
– Ах, вот как! Жаль, не знал, а то бы непременно вас вызвал! Ну, раз вы лечащий врач, проясните-ка один момент. У барона на правой руке повязка, а под ней огнестрельная рана. Не знаете откуда?
– Знаю! Барон вчера чистил пистолет, а тот случайно выстрелил…
– Хм! Значит, руки на себя наложить еще вчера задумал, да духа не хватило.
– Предполагаете самоубийство?
– И не только я! Тут с утра все перебывали. И полицмейстер, и даже обер…
– Насильственную смерть исключаете?
