По-стариковски сгорбившись и бросив метлу, Макар поплелся в кабак. И в соседнем дворе увидел Аксинью! Скинув тулуп, она кружилась вместе с Катериной по двору – женщины танцевали польку под звуки бродячей шарманки, а собравшиеся ребятишки им хлопали.
«Одни пляски на уме!» – злобно подумал о жене Макар.
Протиснувшись через толпу зрителей, сторож схватил супругу за плечи. Та развернулась, подмигнула, словно какую каверзу задумала, обняла и ласково шепнула на ухо:
– Потанцуй с рыжей пять минут!
– Очумела?
– Танцуй! Так надо! – и поцеловала в щеку.
От поцелуя что-то дрогнуло в душе Макара, что-то давно забытое, в вине и водке утопленное. Ведь раньше-то они с Аксиньей оторваться друг от друга не могли, на печи не только дрыхли. Гостей приглашали, под гармошку с ними плясали…
Ноги сами собой начали притопывать, а Катерина, увидев нового танцора, подскочила, накинула ему свой платок на плечи и повела в центр круга. Ух, и выдал Макар! Прямо как в молодости! И вприсядочку пошел, и коленца выкидывал! А Катерина то плечиком поведет, то ручку вскинет и пойдет по кругу. Все в ладоши хлопают, подначивают. Куда только Аксинья задевалась? Легко сказать, пять минут! Когда со стаканом сидишь – вроде и не заметны они, а когда вприсядку… Ноги уже с трудом сгибались, сердце прихватило, перед глазами все поплыло…
Истошный крик прозвучал, когда обессиленный Макар готов был рухнуть. Итальяшка-шарманщик перестал крутить ручку, зрители бросили хлопать и повернули головы в сторону дома, Катерина уронила платок, а потом побежала. Почему-то медленно! Макар видел каждое ее движение, каждое колыхание складок юбки. Страшный крик повторился, и с ним в жизнь вернулась прежняя скорость. Катерины сразу след простыл – она в квартиру Тоннера побежала. Зрители ринулись за ней. Через миг во дворе только шарманщик и Макар остались. Итальяшка сразу шапку Макару протянул – мол, танцевал, так кидай монетку. Макар плюнул ему в шляпу и рванул за всеми.
Когда, растолкав толпившийся народ, он протиснулся в хорошо знакомую квартиру Тоннера, понял, в чем дело. Данила уехал к тоннеровской сестре, сам доктор – на вызовы, Катерина танцевала во дворе, и Аксинья решила стащить из квартиры деньги. Не раз там убиралась, знала, что где лежит. Но вот беда, забыла про Моську. Тот не стал лаять, просто вцепился в икры, когда, открыв буфет, Аксинья вытащила из вазочки выданные на хозяйство деньги.
– Убью! – кричала Аксинья на Моську. – И тебя, дрянь рыжая, убью, и пса твоего бешеного! У-у-у!
Все, включая Катерину, умирали от смеха. Аксинья была поймана на месте преступления, с украденным в руке. От сильной боли ее скрючило, и разжать кулак, чтобы бросить зажатые ассигнации, никак не получалось. Насладившись зрелищем, Катерина скомандовала:
– Моська! Все! Хватит! Отпусти воровку!
Умный пес тут же повиновался.
– Молодец! Хороший мальчик!
Завиток собачьего хвоста тут же заплясал, Моська подбежал ласкаться к Катерине.
– Что стоишь, Ирод? – Аксинья заметила Макара. – Кровью же истеку! Неси к доктору!
Тоннер зашел в комнату. На диванчике, вцепившись руками в одеяло и прерывисто дыша, лежала пожилая женщина. Рядом на табурете примостился старичок-лакей, он поглаживал больную по плечу и тихо плакал.
– Доктор? – с надеждой спросил он Марию Ивановну. Та кивнула. – Слава Богу! Успели! Присаживайтесь!
Старичок вскочил.
– Горячей воды! Руки помыть! – скомандовал ему на ходу Тоннер. Ситуация, похоже, критическая. – Приступ давно начался?
– Часа два назад, – сказала Мария Ивановна, хозяйка дома. – Свекровь с утра ездила по делам. Вернулась часа через два, смотрю, а ее всю колотит! Решила, что замерзла, на улице-то холодно, и предложила чаю. Сели за стол, а ей не сидится. Вскочит, обежит вокруг и рухнет на стул. Потом вдруг схватилась за плечо…
– За левое?
– Да, да. За левое. Схватилась, да как закричит! Лицо скривилось, а губы вмиг посинели. Как у покойника! – Мария Ивановна всхлипнула. – Я спросила, что с ней, а свекровь в ответ: «Ерунда! Рука болит! Продуло по дороге». Я предложила за вами послать, она отмахнулась: «Частенько прихватывает! Старость! Полежу в горячей ванне – и пройдет». А в ванной сознание потеряла.
Тоннер вымыл руки, наспех вытер поднесенным полотенцем и схватился за пульс.
– Ревматизм? – предположила Мария Ивановна.
– Грудная жаба, – тихо ответил Илья Андреевич.
Дыхание больной участилось.
– Зовите священника! – распорядился Тоннер.
У Марии Ивановны хлынули слезы, она закрыла рот рукой, старичок-лакей зарыдал в голос. Тоннер закатал больной рукав и достал из саквояжа ланцет для кровопускания.
– Может, консилиум созвать? – робко предложила хозяйка.
Тоннер наложил жгут и тут же сделал разрез. В подставленную тарелку медленно потекла черная кровь.
– Не успеем, Мария Ивановна! Шлите за священником. Если кровопускание не поможет, то все. Конец!
Поп опоздал. Сначала тяжелые вздохи сменились еле слышными. Потом умирающая срыгнула на подушку, внезапно открыла правый глаз, дернулась всем телом и испустила дух.
– Царствие небесное тебе, Надежда Сафоновна! – перекрестил ее слуга.
– Мир праху! – прошептал Тоннер.
– Если бы я ее не послушалась, если бы вызвала вас сразу! – всхлипывала Мария Ивановна.
– Не корите себя! Судя по тому, что рассказала вам новопреставленная, мучилась она грудной жабой давно. Боль в левом плече – первый симптом этого сердечного недуга. А сегодняшний приступ усугубила горячая ванна, – попытался успокоить хозяйку Тоннер.
– Семь лет не приезжала! Семь лет! А вчера неожиданно так… И на тебе!
– Все мы смертны! – Илья Андреевич обнял Марию Ивановну за плечи и вывел из комнаты.
– Внуку так радовалась! Семь лет не видела!
– Простите, Мария Ивановна. Вы назвали покойную свекровью, сейчас про внука упомянули. Я не понимаю…
Свекровь Марии Ивановны с год назад умерла у Ильи Андреевича на руках – беспощадный рак разъел старухину грудь; ни Тоннер, ни регулярно собиравшийся консилиум помочь не смогли. Мария Ивановна, презрев многолетние ссоры, не отходила от кровати свекрови.
– Она мать моего первого мужа, Надежда Сафоновна Бобикова. Коленька ее внук.
– Ах вот как! Не знал, что вы замужем во второй раз, – до врачебной практики Тоннер был мало знаком с петербургским светом. – Постойте, Бобиковы, Бобиковы! Три брата! Герои Отечественной войны?
– Да! У Надежды Сафоновны было три сына. Двое погибли в двенадцатом году, а младший, Сергей, был ранен. – Мария Ивановна с Тоннером вошли в гостиную. – Чаю?
– Не откажусь.
– Присаживайтесь! Сейчас подадут. О чем бишь я?
