– А Роос нас христианами не считает! Знаете, что в Казанском выдал? «Иисус-де, добрый пастырь, принес Благую весть, показал путь к спасению! А у вас на иконах он везде свирепый, злой, прямо не Иисус, а Зевс Громовержец!»
– Это переходит всякие границы! – Угаров снова попытался вскочить, но Терлецкий был начеку:
– Сидеть!
– Наш народ потому и кроткий, что Бога боится! А если страх этот потеряет, с вилами пойдет!
– На это, сволочи, и рассчитывают!
– Не бывать тому, слышите! – грозно и громко заявил Денис этнографу.
– Наливай! – попытался отвлечь Угарова Терлецкий.
Заскучавший Корнелиус смысла обращенной к нему реплики не понял, но обрадовался, что про него в пылу спора приятели не забыли, и снова произнес тост по-русски:
– Со свиданьицем!
Выпили молча.
– Знаешь, что я думаю? – снова доверительно наклонился к Угарову Терлецкий. – Надо ошибки англичан учесть!
– Как это?
– Нельзя нам всех бандитов скопом в Сибирь ссылать! Вторая Америка случится!
– Погодите! Про Сибирь потом поговорим! – горячился Угаров. – С самим Роосом что-то делать надо! Представляете, какую книгу он о нас напишет? Столица на болоте, Иисус свирепый, издержки абсолютизма…
– Вопрос поставлен правильно! Я из-за него которую ночь не сплю! Шары туда-сюда катаю! Ну-ка, еще по одной – и расскажу, что придумал!
Роос давно не обижался, что его толмач, увлекшись беседой с соотечественниками, частенько забывал о переводе. Корнелиус знал: Федор Максимович не столько переводчик, сколько сотрудник полиции, приставленный для его охраны, за что был крайне благодарен русским властям. У индейцев и бедуинов никаких охранников не было, потому постоянно случались казусы: то скальп захотят снять, то в рабство продать. Но Роосу очень хотелось поговорить с Угаровым, потому он не преминул воспользоваться паузой:
– Я вам еще не все рассказал про наши выборы. Важно не только президента выбирать, но и губернаторов, шерифов, градоначальников. Когда маленький начальник назначен президентом, он ничего не делает. Только угождает президенту. А когда выбран всем миром – вынужден работать. Хорошо работать! Строить дороги и больницы, помогать неимущим, заботиться о просвещении. Иначе больше его никогда не выберут.
– Спасибо, спасибо, учтем! – мрачно пообещал Терлецкий и снова обратился к Денису: – Мы тут письмо Рооса перехватили…
– Как это?
– Ты разве не знаешь, что вся почта перлюстрируется?
– Нет! А зачем?
– А как прикажешь заговорщиков выявлять? Ну так вот, оказывается, он задумал через Россию попасть в Китай. Понял? А средств на это у него нету! Вот и написал издателю: пришли, мол, денег. А тот не пришлет!
– Откуда вы знаете?
– Письмо-то у меня! Я его изъял. – Терлецкий похлопал себя по карману. – Думаю так: дадим ему денег, организуем поездку до Китая и даже с косоглазыми договоримся, чтоб пустили. Они к нам хорошо относятся, не то что к англичанам…
– Зачем?
– Да что тут непонятного! Денег на поездку дадим ему сами! А взамен потребуем, чтобы про нас написал, как полагается! Понял?
– Вроде да!
– Как тебе моя мысль? Я ее Тубельту изложить собираюсь! А может, и к самому Бенкенштадту прорвусь!
– Не знаю! Сколько волка ни корми…
– Ну что? Поели? – спросил окончательно заскучавший американец. – Вкусно?
– Да! Спасибо! – сухо ответил Угаров.
– Денис! А вы не знаете, где живет Тоннер? Очень хочу его проведать! Чрезвычайно умный человек!
– Знаю! – неохотно ответил Угаров. Видеть счастливого соперника он не хотел.
– Тогда поехали! – предложил этнограф.
– Отличная мысль! – поддержал Рооса Терлецкий. – Давно хочу с врачом посоветоваться! У меня тут, в Питере, живот взбунтовался. На очко замучился бегать! Может, из-за воды? Болото все-таки!
– Ну, я не знаю… дома ли Илья Андреевич, – попытался увильнуть Денис.
– Там и выясним! По коням! – распорядился Федор Максимович.
Глава двадцатая
Тучин слонялся без цели: разглядывал витрины, засматривался на встречных красавиц, читал афиши. Свернул на Екатерининский канал, весело помахивая тросточкой, дошел до Мойки, где его ожидало красочное зрелище: ежедневная инспекция столичных войск по случаю хорошей погоды и производилась по-летнему на Марсовом поле, а не в душном Манеже.
Зевак было немного, и Тучин без труда занял удобную для зарисовки позицию. Жаль, что не захватил мольберт!
Солдаты Семеновского полка, кавалергарды в белых мундирах и шлемах и флотские экипажи выстроились в каре. Строй объезжали сам государь с августейшим братом. Заливались трубы, барабаны задавали ритм, солдаты отдавали честь, сияли эполеты и плюмажи офицеров и генералов. Император же одет был скромно: зеленый китель, того же цвета рейтузы с красными лампасами, на голове – треуголка с желтыми перьями. Великий князь отличался от брата лишь грузной фигурой и цветом перьев на головном уборе – у него они были белыми. Закончив объезд, государь занял место в центре плаца. Грянул оркестр, солдаты двинулись маршем: сначала обычным, потом – ускоренным, и наконец – самым быстрым.
После парада свое искусство демонстрировали черкесы: на полном скаку разряжали ружье в лежавший на земле носовой платок. Восхищенный император поаплодировал джигитам, потом коротко поблагодарил генералов и сразу ускакал в сопровождении свиты в Зимней дворец.
Тучин заканчивал набросок, когда к нему подъехал офицер:
– Вас желает видеть его императорское высочество!
Александр поднял голову. Великий князь приветственно махал рукой. Как он умудрился его заметить?
– А я ждал тебя, Тучин! – объяснил, спешившись для взаимных приветствий, генерал-лапушка. Свита отодвинулась на почтительное расстояние, чтобы не мешать беседе. – Знал, что появишься! Художнику без покровителя никак! А какой из Лаевского покровитель? Хе-хе!
Тучин рассеянно улыбнулся.
– Видишь? – Великий князь махнул рукой в сторону сада по ту сторону Мойки, в глубине которого за молодыми деревцами проступали очертания нового творения Росси. – Подарок покойного брата! К свадьбе! Хе-хе! Удивлен? Да, да! Представь себе, я женат! Уж такова планида царей! Мы не свободны в поступках!
– Вы не счастливы в браке, ваше высочество? – со свойственной ему дерзостью спросил Тучин.
Великий князь гневно приподнял бровь, но, увидев лукавый огонек в глазах собеседника, махнул рукой и рассмеялся:
– Я давно простил Шарлотте
[61], что именно она выбрана мне в жены!
