Нынешней «гастролью» в Петербург он был доволен. Купец Варенников – раз, генерал Кречетов – два, Нестор Викентьевич – три! К ростовщику пришлось особый подход искать, устроиться слугой не удалось. Хитростью вошел в доверие – брал под залог украденных у Кречетова драгоценностей крупные суммы, через день выкупал, а еще через день снова закладывал. Два месяца ростовщика обхаживал! Нестор Викентьевич шальным заработкам так радовался, что даже угощал выгодного кредитора водочкой, а захмелев, про дела свои рассказывал. Вот и узнал Тихон, что Нестор Викентьевич не только ссужает, но и сам в рост берет. У Марфуши!
Потому, покончив с ним (увы, все смертны, не желал Тихон ростовщику ничего дурного), устроился к Лаевским! И тут свезло! И не с одной Марфушей!
Шло по-задуманному: господа уехали, слуги напились крамбамбуля с сонным зельем. Микстурку Тихон у Тоннера позаимствовал, пока саквояж в спальню Софьи Лукиничны нес. Отличная штука! Надо на вооружение взять! Пара минут – и все спят беспробудным сном.
Блаженная отлеживалась в своей комнате. Увидев Тихона со снедью, а самое главное, с графинчиком, обрадовалась. С удовольствием махнула рюмку, потом – сразу другую…
Тихон аккуратно вскрыл подголовный валик. Ух, ты! Тридцать тысяч! Вроде все вчера в комнате осмотрел да прощупал, а вот не догадался!
Оставалось по кабинетам и спальням пробежаться.
Нежданное возвращение Тучина прозвенело первым звоночком! Правда, обошлось. Тучин переоделся, сунул, не глядя, в карман сюртука пачки ассигнаций, написал какое-то письмо и отбыл.
Сразу после ухода Тучина Тихон вскрыл конверт. Эге! Надо поторапливаться!
Через черный ход выйти не представлялось возможным – после вчерашнего его на ночь с двух сторон на висячие замки запирали. А у парадной двери швейцар! Пьянствовать со слугами хохол отказался. Заявил, что предчувствия имеет нехорошие: сегодня вечером страшные события произойдут, не зря же Марфуша пророчествовала!
Не любил Тихон насилия, но иногда не удавалось его избежать. Надев на пальцы casse tête
[80], который по образцу из французского журнала ему кузнец в имении выковал, негодяй двинулся к парадному входу. В заплечном мешке позвякивали столовое серебро и драгоценности.
На лестнице прогремел второй звоночек! Софья Лукинична! Осведомилась про Тучина. Тихон доложил, что барин переоделся и снова уехал. Генеральша расстроилась, что не застала племянника, хотела предупредить, мол, полиция его ищет.
Делать им нечего, нашли кого ловить!
И тут же пригласила в спальню.
Польстился Тихон на жемчужное ожерелье, болтавшееся на Софье Лукиничне. Думал управиться за полчаса. Но через полчаса раздался истошный крик:
– Ограбили! Ограбили!
Никак Марфушка? Черт! Маловато он ей микстуры влил! Все гуманизм проклятый, боялся отравить! Сразу трели полицейские зазвучали, словно легавые у дома караулили.
Тихон сорвал с шеи стонавшей Софьи Лукиничны злосчастное ожерелье, натянул портки и, подхватив украденные вещи, ринулся к окну.
– Куда ты?
– Pardon, madame, nous continuons notre amour une autre fois!
[81]
– Что, что? – раскрыла от удивления рот Лаевская.
Тихон с трудом отворил проклеенные на зиму бумагой окна.
В дверь уже колотили:
– Откройте, полиция!
Тихон взобрался на подоконник, с ужасом посмотрел вниз, перекрестился, зажмурился и прыгнул.
Приземлился неудачно. На ногах не устоял, мешок отлетел в сторону. Быстро поднявшись, Тихон бросился к нему, нагнулся – и увидел сапоги.
– Ну шо, хлопчик, из вокна выпал?
Черт, швейцар! Откуда взялся?
– А я тэбе признал. Ты ведь сначала погорельцем приходив? Без бороды! Шо? Так швыдко
[82] растет? А ну, вставай!
Тихон резко вскочил, рука с кастетом сама описала дугу, попав аккурат в висок. Филипп Остапович даже ойкнуть не успел, упал, будто косой срубили.
Сзади раздался свист:
– Стой!
Тихон обернулся. Пушков, вытаскивая саблю из ножен, летел прямо на него. Кастет был бесполезен. Тихон огляделся, увидел на мостовой пистолет, быстро поднял, взвел курок и выстрелил квартальному надзирателю в ногу.
– Все, месье Терлецкий! Мое терпение лопнуло! Вы уволены!
– Что? – поперхнулся водкой Федор Максимович. Перед ним вражеской армией выстроились рюмочки, которые полковник методично опустошал, укладывая поверженных неприятелей на бочок.
– Что слышали! Вы уволены! Я нанимал переводчика! Переводчика! В соглядатае, телохранителе, а тем более в персте указующем не нуждаюсь! Я – свободный человек! Слышите? Хочу – говорю с императором, не хочу – под пытками не заставите!
– Это еще поглядим! – мрачно пообещал Терлецкий.
– Завтра получите расчет!
– Почему завтра? – удивился пьяный полковник. – Я завтра…
Терлецкий замолчал, с ужасом представив, где может очутиться завтра.
– Сегодня я занят!
– Чем?
– Не ваше дело! – Роос допил шампанское и поставил бокал на столик. – Желаю здравствовать! Денис, не уделите мне пару минут?
Угаров нехотя поднялся. Неужели хочет заместо Терлецкого в переводчики нанять?
Терлецкий жестом поманил лакея и приказал шеренгу повторить. Заказ исполнили, когда вернулся Угаров:
– Чего хотел?
– Спрашивал, как до Лаевских добраться.
– Зачем?
– Ему Сашкина тетушка рандеву назначила.
– И почему бабам этакие жерди нравятся? – Терлецкий печально опрокинул в себя еще пару рюмашек. – Постой-ка! Дядюшка у этой тетушки есть?
– Понятия не имею!
– То есть муж, – пояснил свой вопрос полковник.
– Да. Генерал Лаевский.
– Он здесь?
Угаров кивнул.
– Пойдем, покажешь!
Они вернулись в зрительный зал, и Денис указал на старичка в мундире, игравшего в вист.
– Годится! – крякнул полковник. – Секретная операция по спасению государя начинается! Готов послужить отчизне?
Угаров кивнул.
– Давай догоняй Рооса, проследи, чтоб не заблудился.
– Зачем? – удивился Денис.
– Узнаешь!
Этнограф, возбужденный предстоящим свиданием, всю дорогу что-то рассказывал Денису. Угаров не слушал, занятый своими мыслями.
