Гримберт улыбнулся.
– Может, он продавал бумагу торговцам рыбой? – предположил он. – Чтоб те упаковывали свой товар?
Кажется, Берхард нахмурился.
– Неужто в наши дни можно сколотить состояние на том, чтоб продавать бумагу для рыбьих объедков? В жизни не поверил бы, да вот Лантахарий был у меня перед глазами, румяный и мягкий, как сырная голова. И, можешь мне поверить, упакован он был не в дешевую бумагу, а в самый настоящий бархат. Впрочем, об этом мы болтали недолго. Он собирал караван к Монклару, и, можешь мне поверить, это был самый большой караван из всех, что мне доводилось видеть. Дюжина телег, и не дешевых, а самоходных, повышенной проходимости, с шипованными колесами. Грузовой трицикл, сам по себе тянувший квинталов на двести…
[18] Мало того, ко всему этому слуги, проводники и охрана – три дюжины человек. С собой они имели десяток мощных аркебуз с изрядным запасом пуль и пороха, пару обозов со жратвой, сухое горючее, походные шатры, навигационные приборы и еще такую уйму разной всячины, что я только рот открыл. Даже пушечка походная двенадцатифунтовая была. При артиллерии, значит! Мне доводилось видеть графские свиты беднее собранные, чем этот чертов караван. И со всем этим перевалить через горы! По узким тропам! Пересечь пяток границ и добраться до Монклара! Ах, чтоб тебя…
– Что, спокойная жизнь надоела твоему приятелю? Устал заворачивать рыбьи спинки в бумагу?
Слышно было, как Берхард раздраженно хрустнул суставами пальцев.
– Скорее просто бесы в задницу вцепились. В нашем возрасте так иногда бывает. Сам знаешь, иной раз и седой архиепископ молодую служаночку приласкает… Под Монкларом взлетела на воздух фабрика тамошнего барона, на которой «росу смерти»
[19] тамошние куховары варили. Дьявольское зелье, истинно тебе говорю. Ядовитое, как слюна Сатаны. Я по юности видел, как при Симанкасе наши ребята такой штукой мавров угостили… Ух и жуткая картина была, чтоб меня! С несчастных мавров шкура сама заживо слезала, клочьями. Можешь представить – поле боя, затянутое газом, и по нему освежеванные мавры бродят. Голосят, стреляются, воют нечеловечески, а поделать ничего не могут. Все земля жидкой плотью, как киселем, выстлана, и над всем этим легкий запах герани плывет, такой, что аж в глотке чешется… Дерьмовая картина. После нее меня даже картинки из «Откровения Иоанна Богослова» не пугают… Может, и безбожники, да все равно смерть паскудная выходит.
* * *
«Наивная душа, – подумал Гримберт. – В некоторых графствах люизит можно купить по два ливра за литр, дешевле, чем модные в этом сезоне духи. А ведь еще есть циклозарин, неоарсин, этиленоксид и много других паскудных штук, милостиво выпущенных Святым Престолом на свободу и не имеющих грифа еретических технологий. На фоне некоторых из них, пожалуй, «роса смерти» покажется не страшнее лошадиного пота…»
Где-то в графстве Ним, говорят, один из тамошних бургомистров взялся расчищать под прядильные мастерские фундамент старого монастыря госпитальеров, обратившийся в руины много лет тому назад. Там, среди обломков старой церковной утвари и ржавых снарядов, он обнаружил контейнер с газом, не имеющий ни обозначения, ни химической формулы, обозначенный одной лишь скупой надписью «Холодный нектар». Никто не знает точно, что господин бургомистр ожидал в нем обнаружить, должно быть, по меньшей мере драгоценный «гелий-3», но он самовольно открыл контейнер, выпустив на свободу малую часть заточенных в стальной емкости газов. И этого хватило, чтобы следующие сорок лет дети в окрестностях Нима рождались с лошадиными головами, все птицы издохли, а земля приобрела зеленоватый цвет и запах пластика. Может, и врут сплетники, Гримберту никогда не приходилось бывать в Ниме…
– В общем сказать, рванула баронская фабрика и все запасы «росы смерти» на двести лиг
[20] окрест с дождем выпали. Ну, тут-то все и все взвыли – что благородные, что чернь… По триста душ в день гибло, а то и больше. Тут этот хитрец Лантахарий и выскочил, как из проруби. Скупил все запасы унитиола
[21] в окрестных графствах, погрузил на телеги и вздумал в Монклар везти. А чтобы податей не платить и с тамошними крючкотворами не делиться – отправить груз не трактом, а тайными тропами, через Альбы. Как был рисковым человеком, так и остался, некоторых годы не правят… Опрокинули мы с ним, как водится, по стаканчику, ну он и карты на стол. «Давай, говорит, с нами, Берхард. Проводник ты опытный, каждую здешнюю скалу на вкус знаешь, а мне как никогда нужны надежные люди. С оплатой не обижу. Верну то, что должен был восемь лет назад, и сверху щедро насыплю». Ну я и потек, как свечной огарок на кадиле
[22], дурак старый. Встегнулся в эту упряжку. Будто мало мне горя от Лантахария прежде было…
Берхард принялся неспешно грызть ногти на руке. Звук был неприятный, точно нож скоблит, а ногти, кажется, твердыми, как гранит, но Гримберт дождался конца этой процедуры. Благословение Всевышнему, в распоряжении Берхарда Однорукого было лишь пять пальцев.
– Значит, Лантахарий подрядил тебя с караваном в Монклар, а сам остался в Арджентере, подбивать барыши? Ловко. Все торгаши одним миром мазаны…
– Не совсем так, мессир. Отправить-то отправил, но и сам с караваном пошел.
– Настолько не доверял своим людям? – усмехнулся Гримберт. – Боялся, что разворуют его добро по пути? Или просто решил вспомнить старые денечки?
– Не то и не то. Была причина… Он ведь не просто сам пошел, он и сына своего малолетнего прихватил. Сын там, по честности сказать, так себе, одно название. Знаешь, бывает такое, что видишь яблоню, усыпанную большими сладкими яблоками, а на верхушке у нее висит сморщенное сухое яблочко, на ветру дрожит, невесть как за ветку цепляется?.. Вот и сын у него такой же был, сущая немочь. Лет ему около семи было, а выглядел на пять разве что. Чахлый, бледный, сморщенный… Только отец в нем души не чаял, разве что в парном молоке не купал.
– И он взял его с собой в Альбы? – Гримберт едва не приподнялся на своем колючем каменном ложе от удивления. – Я не ослышался? По меньшей мере странный поступок…
Берхард вздохнул.
– От Арджентера до Монклара добраться – это тебе не от спальни до нужника дойти. Пусть напрямик там всего шестнадцать лиг
[23], но самый короткий путь между ними тянет на добрую сотню
[24]. И не по фруктовым садам да пашням, а по таким местам, куда даже Дьявол не сунулся бы. Перевалы, ледники, гейзеры… Знаешь, я видел людей, от которых после схода лавины оставалось так мало, что даже на хлеб не намазать. И других, наглотавшихся ядовитых газов из-под земли. Альбы нежничать не любят, нет у них, значит, такой привычки…
