Выстрелы французских пулеметов то трещали где-то совсем рядом, то рокотали на пороге слышимости. В этом сумасшедшем забеге невозможно было понять, где находится враг и что происходит вокруг. Свои и чужие порядки смешались, породив «слоеный пирог» – ту ситуацию, которой в равной мере опасаются и те, кто смотрит на бой через карту, и те, кто бредет по полузасыпанным траншеям. Кому в данном случае приходилось хуже, «Висельникам» или французам, Дирк предпочитал не задумываться. По крайней мере, до того момента, пока не ощутит хоть сколько-нибудь надежное убежище.
С французскими штурмовыми командами они столкнулись дважды. В первый раз повезло – французы поспешно сооружали баррикаду на перекрестке, не ожидая, что противник может оказаться в тылу. Их работа осталась неоконченной, «машиненгевер» Клейна первой же очередью выгрыз зияющую прореху в порядках незадачливых баррикадеров, а второй закончил дело.
Второй раз вышло хуже. Видимо, запас удачи «Висельников», этакая невидимая обойма на небесах, отсчитал им последний патрон. За одним из поворотов они сами влетели в засаду, устроенную с истинно галльской хитростью. Два ручных пулемета замаскировали прямо в перегородке, устроив для них узкие бойницы. Небольшой сектор огня компенсировался мощью двух стволов, которые на небольшом прямом отрезке могли создать очень плотную огневую мощь. Что и почувствовал Шеффер, двигавшийся в авангарде.
Уцелел он чудом – слишком необъяснимым даже для привыкших ко всяким фокусам судьбы-шулера «Висельников». Потоки свинца денщик встретил грудью, и та почти тотчас стала подобием густой овощной терки вроде тех, что изготовляются солдатами из консервной крышки, истыканной гвоздем. А вслед за пулями полетели гранаты. Дирк свалился за груду ящиков – и откуда здесь оказались? Клейну повезло меньше, у него под ногами разорвалась целая связка, лишь по необъяснимой причине не разорвавшая его пополам.
Штурмовать подобную позицию малыми силами было невозможно, «Висельникам» пришлось резко изменить курс, надеясь лишь на то, что французы удовлетворятся относительным успехом и не бросятся следом. Но поводов для оптимизма стало еще меньше. Клейн едва шел, цепляясь рукой за стены и волоча ногу, хоть и уверял, что в порядке. Шеффер скрежетал, как несмазанный механизм. Конечности еще повиновались ему, но Дирку делалось не по себе, когда он думал о том, как кости денщика еще держатся вместе, когда давным-давно должны были рассыпаться в труху.
Тоттмейстер Бергер не отвечал, несмотря на то что Дирк звал его каждые десять минут. Может, уже списал «листья» со счетов, пытаясь сохранить порядок взводов Крейцера, Йонера и Ланга. Судя по тому, как громыхало с их стороны, французы сейчас утюжили артиллерией глубину их участков, если, конечно, внутренний компас Дирка окончательно не дал сбой. Если так, решение мейстера было справедливым. Врач не борется за пожираемую гангреной ногу, он тщится сохранить жизнь организму. А организм сейчас находился в столь критическом состоянии, что даже самый милосердный полевой фельдшер схватился бы за секционную пилу для ампутаций без раздумий.
– Французы – дураки, – сказал Клейн, перетягивая висящую ногу через очередной завал. – Хитрые, но дураки. Всегда так было.
– Отчего же? – без интереса спросил Дирк. Мысли были заняты другим.
– Они как… мушкетеры. Ткнули рапирой нам в живот и теперь налегают на нее всем весом, пытаясь всадить по самые потроха.
– Нашли слабину и грамотно ею воспользовались, сперва оттеснив Йонера, потом ударив нам во фланг.
– Про это и говорю. Им не надо было сосредотачиваться на узком участке. Предположим, наши позиции они пропороли едва ли не насквозь. Но теперь их рапира завязла в наших кишках по самую рукоять. Ударили вглубь, понимаете? Им надо было бить уколами, тычками, там, там, там… В разных местах, как действует хороший траншейный рубака с кинжалом. Лезвие прыгает, кусая то грудь, то лицо, то руки. Хороший фехтовальщик нипочем не воткнет клинок по крестовину первым же ударом, потому что рана может быть смертельной, но не мгновенной, вот я к чему.
– Из тебя может получиться недурной тактик.
– Тактика – наука не для меня. Я понимаю так, как вижу, господин унтер. Если мы начнем рыпаться, пытаясь перещеголять француза контратаками, то только истечем кровью на его вертеле. Или что там у нас вместо нее… А вот если стиснуть зубы, напрячь брюшину и схватить француза, как раненый медведь, тогда он бы крепко в нас завяз. Так, что кто-нибудь мог бы хватить его по макушке.
– Кто-то, кого нет, ефрейтор Клейн.
– Так точно, – Клейн погрустнел, – кого нет. Эх, нам бы батальон в резерве, сейчас бы славно по ним саданули…
– Кажется, я зря держал вас на отделении. Вы могли бы стать моим заместителем.
Неуклюжая попытка польстить не обманула «Висельника». И хоть Дирк не мог видеть его лица за скалящимся черепом шлема, он понял, что командир пулеметного отделения усмехнулся.
– Я свое отвоевал, господин унтер. Сами знаете. Госпожа уже пальцем поманила.
– После сегодняшнего боя у многих из нас прибавилось дырок.
– А в штальзарги я не пойду. – Клейн сказал это уверенно и жестко, так, словно рвал предложенный ему контракт. – За свою прежнюю жизнь я слопал слишком много консервов, чтобы самому становиться консервной банкой. Хватит. Повоевал, и будет.
– Твое отделение…
– Моего отделения нет, господин унтер. Спеклось второе пулеметное. Может, двое или трое уцелели. Я теперь как вдовец. Сегодня повоюю – и амба! На увольнительную!
Перебрасываясь на ходу короткими фразами, «Висельники» выбрались на брошенную артиллерийскую позицию, и разговор сам собой оборвался. Здесь уже побывали французы, и позиция походила на разоренную деревню, почерневшую и безлюдную. Три крупповские «семь-семь» по-прежнему смотрели стволами вперед, но выглядели уже неопасными. Замки сняты, хрупкие панорамы разбиты вдребезги. Обслуга не успела далеко уйти. Судя по тому, в каком состоянии были тела, французы рубили их в припадке слепой ярости, хоть ярость обычно и не свойственна мертвецам.
– Идемте, – буркнул Клейн, приподнимая свою изувеченную ногу, чтобы перенести ее через мертвых артиллеристов. – Здесь лежат счастливчики. Им не надо топать дальше.
Но Шеффер поднял руку, стоя над одним из лежащих солдат. Оглянулся нерешительно на Дирка – стоило ли обращать внимание командира на эту деталь? То, что с подобными ранами не живут, было ясно даже новобранцу. Лицо лежавшего показалось Дирку смутно знакомым. Морок, конечно, можно ли найти знакомое лицо среди десятков перепачканных в земле, искаженных болью, ставших одинаковыми, как грубо отлитые лица оловянных солдатиков, ссыпанных после игры в коробку для игрушек?
– Рядовой Абель…
Пехотинец взглянул на него мутным неузнающим взглядом, как у старого пса. Чей-то чудовищный удар раскроил его от плеча до брюшины, и теперь рядовой Абель испускал дух, трясущимися губами втягивая в себя воздух и пытаясь удержать его внутри. Тяжелый свист пробитых легких говорил о том, что даже с этим он не справляется.
