Значит…
Окованная полосами металла дубинка просвистела возле виска – в последнее мгновение Дирк безотчетно отстранился с ее траектории. И так же механически, не задумываясь, проломил ее обладателю висок. Даже если вознамерился уйти в смерть, это не так просто сделать. Тело будет сопротивляться до последнего. Оно глупо, это тело, оно хочет смотреть и дышать, пусть даже воздух вокруг насыщен миазмами смерти и пороховой гарью, хочет чувствовать под ногами землю. «Мы цепляемся за жизнь даже тогда, когда в этом нет никакой необходимости, – отстраненно подумал Дирк, – как тонущий инстинктивно цепляется за спасательный круг, а контуженный и истекающий кровью – за плечи сослуживцев. Мы можем тяготиться жизнью, втайне желать ее прекращения, но, как только возникнет реальная угроза, мы прикладываем все силы для того, чтобы удержать выскальзывающую из пальцев жизнь. Забавно, что именно в этом мертвецы так мало отличаются от живых. Ведь у них даже нет того, что можно назвать жизнью».
Взрыв оказался столь силен, что многие в траншее не удержались на ногах. Дирк устоял лишь потому, что вокруг него оказалось нагромождение из неподвижных тел и падать ему было некуда. Должно быть, близкое попадание тяжелого фугаса. Впрочем, нет. Фугасы лопаются куда громче, так, что кажется, будто мозг хлынет через уши, а в воздухе еще долго слышен вибрирующий звон, от которого зудят корни зубов. Здесь же взорвалось что-то гулко, мощно, как усиленная в сотни раз хлопушка. Земля под ногами даже словно бы просела на мгновение, но не так раскатисто, как должно было. Не иначе французские артиллеристы испытывают новый тип снарядов, только какому идиоту вздумалось…
– Танк! – Классен, изрубленный, едва держащийся на ногах, но все еще с топором в руке, вдруг закричал, указывая обухом куда-то вверх. – Господин унтер!
Танк!
Дирк поднял голову. И увидел плывущий над траншеей жирный черный дым. Он поднимался сплошной потрескивающей стеной, как подвешенный погребальный саван, и ветер теребил его, точно пытаясь сорвать.
Дым. Танк. Крамер.
– Кажется, ефрейтор разобрался с консервной банкой… – сказал Дирк вслух.
Оглушенные взрывом французы прервали свое наступление и воспользовались этим перерывом, чтобы перегруппироваться в узкой траншее. Для этого им нужно было всего несколько секунд. Куда меньше, чем Дирку для того, чтобы принять решение.
– Я иду наверх, – сказал он Классену, едва удерживая на ногах собственное тело. – Надо добраться до штаба. А ты… Будь здесь. Держи эту траншею до последнего. Это приказ, рядовой Классен. Твой последний приказ.
– Так точно, господин унтер. Я задам им жару. Железо и тлен.
– Железо и тлен, рядовой Классен.
Дирк отвернулся, чтобы не видеть, как однорукий мертвец, шатаясь, разворачивается в сторону французов. И как поднимает свой изрубленный топор, чтобы дать ему, Дирку, еще один шанс выполнить отданный мейстером приказ. Как немногим ранее сделал это Крамер, а еще прежде – Клейн и десятки других мертвецов. Они не спрашивали, не жаловались, не спорили. Они просто шагали в смерть, считая это естественным для себя окончанием службы. Единственным способом оказаться комиссованным из Чумного Легиона.
Дирк оттолкнулся от земли, прыгнул, схватился рукой за трещину в бетонном устье, подтянулся. Палица выскользнула из руки – он с опозданием заметил, что несколько пальцев безвольно болтаются, наверное, переломаны, – короткой тенью скользнула вниз. Туда, где одинокая серая фигура с поднятым топором готовилась встретить близящуюся синюю волну. Дирк выбрался на поверхность, уперся коленом в край, едва удержав равновесие на крутой насыпи. Какой-то француз ринулся за ним, но едва лишь его голова показалась наверху, Дирк снес ее коротким ударом пятки. Звуки, бурлящие в траншее, наверху оказались едва слышимы. Тонкий звон сшибающейся стали, разрозненные крики, похожие на писк мышей под полом. Отойдя на несколько шагов, Дирк уже не слышал их. Как если бы покинул подземный мир мертвецов и все звуки этого мира в одночасье утратили над Дирком власть.
Потом он увидел «Пикардию».
Стальной дракон был мертв. Это была не окончательная смерть, этот дракон был слишком огромен и силен, чтобы умереть мгновенно, как это свойственно обычным существам из плоти и крови. Но это была агония, бесконтрольное остаточное существование.
«Пикардия» стояла к Дирку боком, ужасно большая, ощетинившаяся пулеметами, но теперь эти пулеметы смотрели в землю и молчали. Башня размером с небольшой блиндаж покосилась, едва удерживая свое положение на тучном дымящемся корпусе. Одна из гусениц змеей растянулась на земле, траки другой оказались рассыпаны в хаотическом беспорядке, как сложные детали конструктора, разбросанные нетерпеливой детской рукой. Задняя часть огромного клепаного корпуса «Пикардии» была разворочена, пулеметная башня сорвана и отброшена далеко в сторону. Из нутра стального дракона тянулся горячий черный дым, там что-то потрескивало, шипело и протяжно стонало. Там, за раскаленной стальной шкурой, еще билась жизнь, тщетно пытаясь остановить языки ворчащего пламени. Над землей плыл густой, как грязь, запах, наполненный терпкой вонью бензина, пороха и резины.
Когда Дирк подошел ближе, сдерживая поднявшееся из глубин души благоговение перед агонизирующим чудовищем, небольшая дверца в борту «Пикардии», как раз возле пулеметного гнезда, распахнулась. Дирк выхватил кинжал, но быстро опустил его.
Человек, выбравшийся из полыхающего остова танка, был неопасен. Когда-то он был, должно быть, облачен в обычную для французских танкистов кожаную куртку, но теперь от нее остались лишь болтающиеся на бедрах дымящиеся лохмотья. Ниже них были штаны синего сукна и высокие сапоги. Выше… Дирку показалось, что танкист обмотал торс рваным коричнево-красным одеялом, которое все еще тлеет, источая извивающиеся струйки серого дыма. Но это была не ткань. Точнее, не везде ткань. В некоторых местах к коже прилипли клочья куртки и нижней сорочки, но там, где их не было, плоть багровела ужасными ожогами, местами черными и вздувшимися. Лицо – одна открытая рана, обрамленная алыми и черными извилистыми рубцами, в тех местах, где пламя касалось ее слишком долго. Запах паленого мяса и ткани ударил в нос, липкий и тяжелый.
Обгоревший танкист выпал из «Пикардии» дымящимся свертком, тонко, по-детски застонал и попытался отползти в сторону от полыхающей и трещащей громады. Пальцы его были скрючены и местами обуглены, но он все равно впивался ими в землю, чтобы протащить опаленное бушующим в жилах дракона огнем тело.
Судя по тому, как выглядели его глаза, зрение было им безвозвратно утрачено. Но присутствие Дирка он каким-то образом ощутил и залопотал что-то жалобно, всхлипывая после каждого слова. Дирк вновь достал кинжал. Прекратить страдания живого человека ничуть не зазорно. А этот свое уже отвоевал, даже французский Чумной Легион ему не светит. Потом Дирк вспомнил Риттера, уткнувшегося лицом в землю. Останки Мертвого Майора, вмятые в землю. Разорванного на части Рошера. Лежащего под руинами блиндажа Херцога. Уставшую улыбку Крамера.
– Живи, сукин ты сын… – сказал он извивающемуся от боли танкисту, который вряд ли мог его слышать. – Понял? Живи! Живи и мучайся, сколько бы ни осталось тебе той жизни, которую ты уже проклинаешь. И пусть жизнь мучит тебя так, как нас мучила смерть! Живи!
