– Как скажете. – Хаас карикатурно склонил голову в фиглярском поклоне. – Итак, хотите знать, отчего я все это затеял? Да оттого, что вы мне отвратительны. Вы и такие, как вы, миллионы таких. Вы продукты войны и смерти, вы отравляете вокруг себя все, даже воздух. Вы уже уничтожили свою страну, свою родину. Надежнее, чем это сделали бы французские снаряды или английский газ. Германии больше нет. Она мертва, понимаете это, недоумки в форме? Она умерла в муках, растерзанная бесконечной бойней, и теперь ее тело разлагается, как никому не нужный бродяга на леднике в полицайпрезидиуме. Вы кричите о том, что защищаете ее, но это ложь. Нельзя защищать того, кто мертв! А вы лишь трупные паразиты на ее теле. Все ради Германии! Все силы на защиту немецкого духа! Поднять мертвецов в строй! Вы уничтожили страну и машете над ее гробом своими флагами, похожими на истлевшие тряпки.
– Вздор, болезненное наваждение… – Дым, выпущенный тоттмейстером, заколыхался над поверхностью стола. В сочетании с разбросанными по нему вещами и бумагами, образующими подобие взломанных артиллерией траншей, он напомнил Дирку пороховую взвесь, клубящуюся после боя.
– Наваждение? – Хаас визгливо рассмеялся, и от этого смеха оберст фон Мердер вздрогнул. – Вы так давно копаетесь в трупнине, что все забыли. Вы воюете за Германию, не понимая, что сами ее погубили. Люди голодают. В городах каждую ночь находят сотни истощенных тел и стаскивают их в общие могилы, как в Средневековье! И сами города лежат в руинах, разбитые тысячами ежедневно сыплющихся на них авиабомб. Дети и старики уходят в армию, чтобы никогда не вернуться, а женщины и калеки работают на военных фабриках, чтобы было чем воевать на фронте. Эпидемии испанского гриппа и тифа вырезают целые села, унося больше жизней, чем огонь крупной артиллерии. Моряки, едва шевелящиеся от голода, поднимают красный флаг в Киле – и кайзер приказывает расстрелять их из пулеметов. Демонстрацию в Вене прямо на улице душат газами, как крыс. И все это время станки грохочут, производя пушки, танки, винтовки, каски и штыки! Все для фронта, все для победы великой Германии! Которая сожрет собственных детей и назовет их героями. Страна мертва, слепцы! То, что осталось на ее месте, чудовищно и должно быть уничтожено.
– Вы уничтожили не страну. Вы уничтожили полторы тысячи солдат. Тех самых уставших голодных новобранцев, за счастье которых выступаете.
– Это была неизбежность. – Хаас пожал плечами. – Печальная, но что с того? Это приблизило окончание войны. А война должна закончиться. В тысяча девятьсот девятнадцатом году от Рождества Христова.
– Хотите, чтобы Англия и Франция растащили Германию на части? Это принесет счастье голодающим и бездомным?
– Этого не будет. Но конец войны, каким бы он ни был, спасет Германию. Не знаю, в какой форме, не знаю, под каким названием. Но война должна быть закончена. Война, в которой мертвецы возвращаются с того света, чтобы выше поднять боевые знамена и вонзить штык в живых. Да, я убил всех этих людей. Для того, чтобы спасти остальных.
– Фанатик. – Тоттмейстер Бергер устало покачал головой. – Он служил у меня два года, а я и не подозревал. Фанатичность сродни инфекции, которая поражает мозг. Кажется, он действительно верит в то, что спасал Германию, обрекая на гибель германских солдат. Фанатики готовы вести в будущее только тех, кто с ними согласен, остальные же могут рассчитывать только на смерть.
– Я фанатик? Что ж, господин смертоед, можете называть меня фанатиком. Но в моем будущем, шаг к которому я сегодня сделал, мертвецы не будут воевать за живых! И людоед-кайзер не сможет пополнять свое воинство из солдатских гробов.
Тоттмейстер Бергер ударил по столу ладонью.
– Закончим с риторикой. Про то будущее, что вы уготовили Германии, будете разговаривать с трибуналом. Но сомневаюсь, что вы сможете в ком-то вызвать сочувствие. Я хочу лишь узнать детали содеянного вами. Та группа, о которой вы говорили, «Мистраль», она не существует?
– Конечно же нет. Разведывательной группы «Мистраль» никогда не существовало в Ордене Люфтмейстеров.
– Вы сами придумали название?
– Взял готовое. «Мистралем» назывался корабль, поднятый в воздух умершими много лет назад безумцами, которых охватила слепая гордыня и жажда самоутверждения. Они погибли, эти безумцы, оставшись только в истории нашего Ордена. Мне показалось, что это подходящее название. В нем был особый смысл.
– Значит, вы просто придумали аэрограмму о том, что французы покинули свои позиции и спешно отходят? И о разгроме французов на юге?
– Да, я так и сделал. Но я всего лишь спустил курок снаряженной вами винтовки. Вы так отчаянно хотели боя, победы, тысяч новых трупов… Так рвались поднять свои победоносные тряпки над еще одной зловонной ямой… Вы не могли такого упустить. Я лишь дал вам то, что вы хотели.
– Задуманное не удалось вам в полной мере, Хаас. Роты «Старые Кости» и «Пробитые Черепа» успели подойти. Как оказалось, вовремя. Они встретили французов, переломали им хребет и сами перешли в контрнаступление. Сейчас они добивают последних.
Хаас только развел руками. Точнее, развел бы, не окажись они связаны за спиной.
– Пусть так. Но хоть что-то я сделал. Чудовище лишилось возможности сожрать очередную порцию солдатских тел. Даже рассеченные осколками и пробитые пулями, они будут в безопасности, ведь до них не дотянутся руки тоттмейстеров. Они уже никогда не будут воевать за ваши смердящие мертвечиной патетические воззвания! Я спас их. Не от смерти, от вас.
Тоттмейстер Бергер внимательно посмотрел на Хааса. И достал из собственного планшета сложенный несколько раз лист бумаги, уже прилично измятый. Даже это легкое движение далось ему серьезной ценой, пальцы подрагивали, плечи едва выдерживали вес головы.
– Вы дурак, Хаас, – сказал он. – Вы были дураком до того, как попали в Чумной Легион, и остались им же.
– Что такое? – В голосе Хааса появилось беспокойство. Он уставился на лист в руке тоттмейстера с таким выражением, будто тот сжимал отрубленную человеческую кисть. – Хватит лукавить, Бергер! Этих людей вам уже не получить. Слишком поздно. Я отнял их у вас и у вашей треклятой Госпожи.
– Это указ кайзера Вильгельма, – медленно и раздельно произнес тоттмейстер. Интервалы между словами показались Дирку глубокими траншеями, в недрах которых лежали груды мертвых тел. – Издан три дня назад. Я получил его по своим каналам, так как еще тогда решил, что в этом отношении не стоит вам доверять. И я был прав. Правда, я не предполагал, что все зашло так далеко. Тем не менее…
– Указ!..
– Этот указ обязывает всех тоттмейстеров нашего Ордена, находящихся на фронте, в незамедлительном порядке поднимать мертвецов, обнаруженных ими на поле боя, вне зависимости от их чина, возраста, состояния и желания продолжить службу в Чумном Легионе. Прошения о посмертном зачислении отныне не играют никакой роли. Всякий солдат, погибший в бою, вновь становится в строй. Всякий, люфтмейстер.
Оберст фон Мердер прохрипел что-то, схватившись за ворот мундира. Хаас пошатнулся, и лицо его исказилось, как у отравленного газом, изрезалось глубокими резкими морщинами. Так выглядят люди, ощущающие приближение собственной смерти – их тело еще борется с ней, и эта бесполезная борьба, идущая под его покровами, отражается на лице чередой мимических судорог.
