– Железо и тлен! – закричал Дирк.
Мертвое существо в лохмотьях солдатского мундира уставилось на него развороченным лицом, на котором еще оставался один глаз, незрячий и ничего не выражающий. Дирк ударил в него кулаком. Короткий прямой, как в английском боксе. Кулак по самое запястье ушел в тошнотворную массу, образованную слоями гниющих тканей. Дирк быстро выдернул руку и отскочил в сторону, хотя в его распоряжении оставалось не так и много места. Он прижался к стене, заставляя тварь развернуться вслед за ним и показать Йонеру спину. Три секунды?..
Дик не был уверен, что у него есть столько времени. Может, эта отвратительная пародия на человека и представляла из себя лишь ком гнилого мяса на переломанном скелете, но двигалась она достаточно быстро. Достаточно для того, чтобы превратить самого Дирка за три секунды в мокрый отпечаток на полу.
Тварь приперла его к стенке и уже занесла уцелевшую руку, когда раздался приглушенный треск. И мертвая плоть вдруг осела, безвольно растянувшись и запрокинув голову. Несколько секунд Дирк стоял над ней, ожидая, не шевельнется ли вновь гниющая рука, но движения не было. Просто куча мертвой зловонной плоти, местами пузырящаяся и опадающая. Какая-то чудовищная медуза, порожденная планетой разложения и тлена.
– Ланг, в порядке?
– Кажется, – ответил тот, поднимаясь на ноги и ощупывая свой бок. – Но это стоило мне нескольких ребер. Лопнули, как струны. Чертово отродье. Как это ты его, Отто?..
Йонер показал нечто, зажатое в руке. Похожее на змею, но состоящее как будто из коротких серых звеньев и обильно перепачканное остатками плоти.
– Позвоночник? Мудро. Вырвал рукой?
– Да. То, что всегда остается уязвимым, независимо от того, во что превратились ткани. – Йонер с отвращением отшвырнул обрывок позвоночника в сторону. – Лейтенант, вы целы?
– Если не считать того, что я обречен на голодную смерть, так как до конца жизни не смогу ничего есть. – Крамер не лукавил, его лицо действительно приобрело грибной серовато-зеленый оттенок. Но Дирк не мог не отметить, что держался лейтенант отлично – для живого человека, конечно. Любой другой на его месте уже обмер бы от страха, скорчившись в углу. Крамер же торопливо перезарядил револьвер, и, хоть пальцы у него заметно дрожали, ни одного патрона он не выронил.
«Вот что делает привычка, – подумал Дирк, снаряжая обойму собственного «Марса». – Заставь человека пару лет рвать в клочья других людей, и ему уже становится все равно, какого рода мясо перед ним, живое или мертвое, и если мертвое, то насколько…»
– Стрельба, – Йонер поднял руку, – на поверхности. Слышите?
Теперь слышали все. Ночь наверху разорвалась частым перестуком выстрелов. Знакомая мелодия перестрелки, слишком рваная, лишенная ритма, но зловещая и тревожная. Пока еще легкая, как вступление перед стремительным и бурным фокстротом. Дирку она не понравилась, хоть ему и приходилось слышать куда как более неприятные звуки. Стреляли быстро и вразнобой, так, как никогда не стреляет вступивший в бой отряд.
– Французы? – спросил Ланг, все еще ощупывающий собственный бок.
– Стреляют из «маузеров», – возразил Дирк. – Значит… Господи, их же могут быть сотни!
– Запросто, – подтвердил Йонер, мрачнея еще больше. – Одной Госпоже известно, сколько здесь полегло за последний месяц. Французский штурм, потом наш… Проклятый фон Мердер! Надеюсь, мейстер лично оторвет ему уши!
– Фон Мердер? Сотни? – Крамер беспомощно переводил взгляд с Йонера на Дирка и обратно. – Господа, о чем вы говорите? И что это за существо? Их много? Это нападение?
– Обсудим после. – Дирк не без труда переступил распластавшееся тело, издающее невыносимый смрад разложения. – Но да, дело плохо. Нам надо возвращаться в свои взвода. Возможно, пробиться будет непросто. Траншеи, должно быть, уже кишат драуграми. Но выбора нет. Лучше погибнуть по пути, чем сидеть в этой открытой могиле, ожидая, пока нас завалит мертвым мясом.
– Справедливо, – согласился Йонер. – Значит, расходимся. Надеюсь, Крейцер добрался до своих в невредимости… Держим путь каждый в свою сторону и молимся Госпоже, чтобы удалось организовать оборону. Если вовремя поднять взводы, ситуация будет не столь паршивой. А не успеем – нас разорвут быстрее, чем стая гиен справляется с дохлой антилопой. Удачи, Дирк. Удачи, Ланг. И вы, лейтенант, тоже доберитесь до своих. Ваша голова слишком ценна, чтобы терять ее вот так.
– И что мне сказать в штабе?
– Что сегодня в ваших траншеях – шабаш мертвецов. Запирайтесь, где только можете, ищите убежища и огрызайтесь огнем! Если повезет, мы придем на помощь. Все. Времени нет. Вперед, господа!
Ступени, ведущие вверх, были покрыты серыми пятнами и мутными лужами в тех местах, где их касалась нога разложившегося мертвеца. Дирк заставил себя не обращать на это внимания. Возможно, наверху он увидит нечто такое, что ему может изменить даже врожденное хладнокровие. Однако отсутствие подходящего оружия для рукопашной схватки ощущалось слишком сильно. Если предстоит бой в траншеях, да еще и без доспехов, шестизарядный пистолет не лучший помощник. Дирк с тоской вспомнил свой привычный штурмовой арсенал: массивные ружейные обрезы, тяжелые палицы, шипастые цепы, «французские гвозди», тесаки, булавы, кастеты, пики, топоры, молоты… В блиндаже, который они обустроили под клуб, не было ни малейшего подобия арсенала.
В досках внутренней обшивки блеснуло что-то металлическое, Дирк машинально прикоснулся к нему ладонью, потом потянул на себя. В треске ломающегося дерева из стены вынырнул крепежный костыль, увесистый и ржавый. Ничего особенного – просто полая труба полуметровой длины, заостренная с одной стороны. Ни пики, ни хорошей дубинки такое оружие не заменит, но даст хоть какую-то иллюзию защищенности. Когда имеешь дело с мертвецами, даже иллюзия – лучше, чем ничего.
За приоткрытой дверью блиндажа кто-то возился. Живой человек? Дирк принюхался и ощутил знакомый смрад свежей могилы. Уже не человек.
Он резко распахнул дверь с такой силой, что она со скрежетом выгнулась, как от ударной волны, затрещали чьи-то кости. Но крика боли не было. Еще одна серая туша, покрытая струпьями, состоящими из клочьев формы и слезающей кожи. Она бросилась на Дирка, подволакивая сломанную ногу, но поздно. Ударом костыля Дирк переломал пополам тянущуюся к нему лапу со скрюченными мумифицированными пальцами.
И всадил две пули прямо в лоб драугру.
Под отвратительной вуалью гнилостных процессов лицо драугра могло показаться молодым. По крайней мере, он должен был быть молод, когда отбросил человеческую жизнь. Одна щека серым воском стекала на подбородок, другой не было, вместо нее зиял провал. На таком лице уже не может быть выражения, хотя бы потому, что лицевые мышцы разлагаются одними из первых. А может, потому, что это существо уже не способно было чувствовать что-то, кроме животной злобы и ослепляющего голода. Даже с двумя пулями в голове оно ворочало глазами, а переломленная рука топорщилась, пытаясь дотянуться до горла Дирка.
