Дирк понимал, что ничего из этого нельзя говорить, поэтому сказал только:
– Мы готовы, мейстер.
Этого было достаточно.
Охрана штаба, как и прежде, побледнела, стоило только конвою приблизиться. Один из караульных фон Мердера попытался выйти вперед и остановить штыком делегацию мертвецов, но тоттмейстеру Бергеру достаточно было бросить на него один взгляд, чтобы бедолага обмер, хватая ртом воздух. «Никакой магии, – подумал Дирк, следя за тем, чтобы никто не потянулся к кобуре. – Точнее, магия есть, но он не является ее источником. Магия страха, чистая, природная, сквозящая… Для окружающих мейстер не просто тот, кто возится с мертвецами. Он что-то чужеродное, стоящее одной ногой в мире мертвых, глашатай и паж самой Госпожи Смерти. Как уж тут не побледнеть…»
В штабном блиндаже царил переполох, но не такой, как представлялось Дирку. Никто не жег бумаг, не готовил спешной эвакуации штабов, не бился в истерике. Как ни крути, двести четырнадцатый был фронтовым, испытанным полком, и офицеры подобрались под стать – не столь хладнокровные, как мертвецы, но способные работать даже в самой неприятной обстановке. О том, что обстановка была неприятной, могли сообщить беспрерывно стучащие телеграфные ключи, тревожно гудящие телефонные аппараты и обескровленные напряженные лица собравшихся здесь людей.
Лучше бы фон Мердера здесь не было. Но оберст, конечно, в тревожное время не покидал штаба. Массируя дряблые веки, он сидел за рабочим столом, заваленным телеграфными лентами и разрозненными листами донесений. Кажется, присутствие тоттмейстера он уловил каким-то особенным чувством, потому что напрягся, даже не открыв глаз, стоило только мертвецам войти в блиндаж. Может, ему показалось, что в душном блиндаже вдруг возник ледяной сквозняк…
– Вы! – Оберст вскочил так резко, что половина бумаг вспорхнула тревожными птицами с его колен. – Я знал, что это вы! В этот раз вам придется нести за это ответственность, хауптман! Вы представляете, что здесь творится? Думаете, сойдет с рук? Нет, и я позабочусь об этом.
– А что происходит? – спросил тоттмейстер таким спокойным тоном, что у покрасневшего оберста перехватило дыхание.
– Вы спрашиваете! Мертвецы! Мои позиции заполнены мертвецами! Тысячи проклятых мертвецов пожирают моих солдат! Гниющие трупы!
– Это не мои мертвецы.
– Не вижу никакой разницы! Это вы их притащили! Ваша ответственность!
Тоттмейстер Бергер хранил ледяное спокойствие, но Дирк, угадывавший его настроение под внешним покровом, ощущал, что магильер необычайно зол. Настолько, что заставляет себя не демонстрировать никаких чувств вовсе, опасаясь, что не сможет контролировать их, выпустив хоть часть.
Если тоттмейстер не сдержится…
Дирк легко представил, что может случиться. Представил, как его собственные руки, подчиняясь чужой воле, вскидывают ружье – и кровавая медуза, бывшая когда-то оберстом фон Мердером, шлепается об стену. Представил, как остальные «Мертвецы» находят свои цели, быстро и умело, как в траншейном бою, и вот уже блиндаж превращается в поле боя, и телефонные аппараты беспомощно звенят, еще не зная, что мертвы все те, кто способен снять трубку. От Бергера требовалось только отдать мысленный приказ, все остальное было бы сделано в мгновение ока. Возможно, сейчас он, как никогда, был близок к отдаче такого приказа. И Дирк машинально стиснул одной рукой другую, точно пытаясь удержать себя самого от поспешных действий. Бесполезная иллюзия. Приказам мейстера не сопротивляются.
– Ваши люди погибли по вашей вине, – медленно и раздельно произнес тоттмейстер Бергер. – Их смерть на вашей совести, господин оберст. Не думаю, что вас отдадут под трибунал за это. Скорее всего, никто и никогда вам этих смертей не припомнит. И я не уверен в том, что вы христианин, которому обеспечены за содеянное муки в аду. Но есть еще кое-что. Когда вы пересечете последнюю черту… ту самую, которая отделяет сущее от мертвого, вы встретите то, что заставит вас держать ответ. Как бы оно ни называлось и как бы ни называл его я.
Оберст Мердер опешил до такой степени, что у него стала подергиваться нижняя челюсть. Штабные офицеры беспокойно зашептались. Шепот был тревожный, злой, не обычный штабной шелест. Крамера среди офицеров не было, и Дирк ничуть этому не удивился. У офицера вроде Крамера всегда найдутся дела более важные, чем сидеть в блиндаже в разгар боя. Это и к лучшему. Судя по всему, здесь вот-вот может начаться такое, что заполненные драуграми траншеи покажутся тыловым санаторием.
– Как вы смеете?! – рявкнул оберст, по его лицу пошли багровые пятна, напоминающие трупные. – Меня – обвинять?! Караул! Караул, сюда!
В блиндаж ворвались четверо запыхавшихся пехотинцев с карабинами и примкнутыми штыками. Молодняк, едва по восемнадцать. Но, как бы ни были они напуганы, руки у них не дрожали, когда они направили оружие на «Веселых Висельников».
– Пойдете под арест! – В голосе фон Мердера что-то надсадно скрежетало, напоминая скрежет смертельно поврежденного танкового двигателя, слышанный Дирком не так давно. – Я вам покажу… Думаете, сойдет с рук? Орден прикроет?.. Трибунал! Траншеи полны мертвецов… Вас самого вздернут на виселице, хауптман!
Наверное, оберст ожидал, что тоттмейстер Бергер поведет себя в этой ситуации так же, как и любой человек, вынужденный смотреть в отверстия дульных срезов, чьи внимательные черные глаза обладают свойством притягивать к себе все внимание. На худой конец как магильер. Эта публика посложнее, много среди них самоуверенных наглецов, да и думают не всегда по-человечески, но даже те обычно быстро понимают суть происходящего и безропотно вручают свою судьбу старшему офицеру. Здесь, в самом сердце двести четырнадцатого полка, окруженный приближенными чинами и караульными пехотинцами, фон Мердер был не просто силен, он был всевластен.
– Выкладывайте пистолет и будьте благоразумны!
Но прежде ему не приходилось иметь дела с тоттмейстерами.
Иначе он, конечно, воздержался бы от привычной процедуры.
– Прикажите своим мальчишкам бросить оружие, – произнес тоттмейстер Бергер медленно, прикрыв слезящиеся от яркого света глаза, – иначе вы ухудшите ситуацию до той степени, когда даже я не смогу ничего сделать.
Голос его был негромок настолько, что казался усталым и даже миролюбивым. Но Дирк чувствовал истинное настроение мейстера, как плавающая у поверхности рыба ощущает идущие из непроглядных глубин волнения моря. Или даже зачатки шторма, чья сокрытая до поры энергия временно дремлет, рассеянная в миллионах тонн прозрачной воды.
Фон Мердер был слишком разъярен и слишком уверен в превосходстве, по крайней мере на территории, которую считал своей. Поэтому и пропустил те признаки тоттмейстерского проявления гнева, которые мог бы заметить даже обычный смертный.
– Вы смеете требовать? Караул! Разоружить! Всю эту падаль… Порубить и закопать. Хауптмана – в кандалы! Немедленно телеграфом в ставку… Вы у меня попляшете, господин смертоед! На веревке попляшете!
