Дирк смотрел на лицо Крамера, лежащего на земле. Теперь, при свете солнца, тело лейтенанта перед штабом выглядело каким-то скомканным, неуместным, даже жалким, как мешок с грязным бельем, брошенный каким-то зазевавшимся солдатом.
– Унтер-офицер Корф! – Тоттмейстер Бергер немного повысил голос. – У этого покойника было прошение о зачислении его в Чумной Легион?
– Так точно, мейстер.
– Где же оно?
Тоттмейстер Бергер не приказал обыскать тело лейтенанта. Наверное, оттого, что не хуже самого Дирка понимал тщетность каких бы то ни было обысков.
– Он составил его незадолго перед смертью. Однако оно было утеряно во время боя.
– То есть вы, унтер, лично видели прошение и гарантируете это?
Вопрос, заданный безразличным тоном, мог быть предупреждением, а мог быть и насмешкой. Лицо тоттмейстера Бергера было непроницаемо, как задраенный танковый люк. Он молча ждал ответа, и Дирку пришлось найти в себе этот ответ:
– Я подтверждаю это, мейстер. Я видел прошение собственными глазами и готов засвидетельствовать это.
– Принимаю, унтер. Конечно, вы хотите зачислить его в свой взвод?
– Если это возможно.
– Тогда ответственность за его дальнейшее существование и подавно будет лежать на вас. Но вас, кажется, это не пугает?
– Не пугает, мейстер. Меня уже давно ничего не пугает.
– Это правильно, – тоттмейстер Бергер удовлетворенно кивнул, черные глаза сверкнули, ковырнув податливую начинку души, – пугливых среди «Веселых Висельников» никогда не водилось. А слугам Госпожи бояться нечего. Начнем прямо сейчас. И передайте унтеру Йонеру, чтобы выделил несколько человек в похоронную команду. Надо закопать ваших французов поглубже, пока не испортились. Поглубже и… подальше отсюда. Вместе с инструментами.
Тоттмейстер Бергер поднял руки и коротким движением встряхнул кисти.
Тело лейтенанта Крамера вздрогнуло.
Глава 7
Мне иногда приходилось видеть, как живые изображают мертвых, как правило, на киноэкране, и выглядело это обычно довольно комично. Но чтоб мертвый изображал живого?.. Я попросил у Альфреда бинокль и сам стал смотреть, пытаясь понять, что привело в ужас нашего корректировщика. На высокой ели в ста метрах от нашей батареи висел мертвец, заброшенный туда разрывом тяжелого снаряда. Не имеющий видимых повреждений, под порывами ветра он крутился во все стороны, при этом создавалось впечатление, будто он приветливо машет всем нам руками. Мертвец изображал живого. Это зрелище произвело на обслугу батареи самое скверное впечатление, но мы с Альфредом хохотали как умалишенные.
Штефан Холлман, «Боги грома»
Брюннер работал сосредоточенно, не спеша, как работает всякий профессионал, знающий цену своему труду. Но это не мешало ему разговаривать.
– Расстраиваете вы меня, унтер, ох и расстраиваете, – бормотал он, близоруко щурясь, чтобы вдеть нитку в длинную крючковатую иглу. – Только недавно руку вам чинил, и вот на тебе, выпотрошили, как бычка на бойне. Не много ли вы позволили этим лазутчикам? Все потроха наружу, как изволите видеть. И грудь изрезана… Они хотели вас убить или просто изучали анатомию?
– Соберите меня, чтобы все держалось в куче, – сказал Дирк, едва заметно морщась от прикосновений интенданта, деловитых, но липких. – Не хочу быть развалиной.
– На ваши боевые качества этот ремонт никак не повлияет, – заверил его Брюннер. – Несколько костей выщерблены, пара переломов ребер, но пострадали преимущественно мягкие ткани. Господи, они что, вертели вас на штыке, как карусель?..
– Что-то вроде того, господин фельдфебель.
Брюннер проворчал что-то неодобрительное. В жестяном тазике у его ног в мутном растворе карболки плавали, подобно ленивым медузам, серые, сизые и алые клочья вперемешку с какими-то серыми комками. Туда Дирк старался не смотреть, но предательские глаза всякий раз тянулись туда, как язык тянется к ноющему зубу. На соседнем столе лежали уже побывавшие в работе инструменты: изогнутые крючья, лопаточки и щипцы, покрытые серым налетом. Вспоминая их прикосновение, Дирк ощущал, как желудок смрадной жабой раздувается под самым горлом. Ощущение было тем неприятнее, что собственный желудок он мог видеть плавающим в тазу.
Ловкими быстрыми движениями Брюннер принялся зашивать живот. Вычищенные края раны легко сходились под его пальцами, стежки проворно выравнивали их.
– Льняную нить на вас трачу, последнюю… Думаете, найду я здесь еще льняную нить? Как бы не так. Скоро шить солдатскими шнурками придется. Уж не знаю, как обернусь, когда снова в бой пойдете. Пойду к тоттмейстеру и скажу – карайте меня по своей магильерской воле, а работать так я не могу. Сами работайте! Вот погляжу, как он шнурками…
– Говорят, скоро наступление, – осторожно сказал Дирк.
Несмотря на то что Брюннер служил по интендантской части и формально не был вхож в штаб роты, все новости так или иначе слетались к нему, в отвратительно пахнущее логово, как мухи слетаются на свежий труп. Дирк никогда не мог понять, как это происходит, ведь тоттмейстер Бергер едва ли посвящал Брюннера в свои планы. Однако информированность последнего всегда была выдающейся, а в отдельных вопросах – даже феноменальной.
– Это уж будьте уверены, – Брюннер придирчиво осмотрел неровный стежок на животе Дирка, разгладил пальцем, – крысы никогда просто так в одно место не стекаются.
– Крысы? Что за крысы?
– А такие крысы, – Брюннер ловко просунул обратно иглу, распуская негодный стежок, – которые запах за сто километров чуют. Или вы еще не знаете?
– Вероятно, не знаю. У меня хватало забот сегодня.
Он и в самом деле потратил не один час, занимаясь делами взвода, прежде чем пришел к интенданту. В каждом отделении находилось дело для него. Кого-то отчитать, кого-то приободрить, другого научить… Хлопоты были мелкие, но отнимающие порядочно времени. В сущности, со всем этим могли справиться Клейн, Тоттлебен или Карл-Йохан, во многом разбиравшиеся в подобных мелочах лучше своего командира, так же как опытный токарь лучше знает детали своего станка и его капризы, чем начальник фабрики. Но Дирк взялся всякое поручение контролировать лично, добиваясь особенного, зачастую даже не требующегося качества.
Он заставил Фриша начистить винтовку до такой степени, что ее блеск мог привлекать внимание вражеских дирижаблей. Лично прочитал Варге целую лекцию о положениях караульной службы. Устроил разнос Риттеру за оторванную пуговицу. В течение получаса заставил все третье отделение маршировать, добиваясь такой слаженности, как если бы тому предстояло пройтись на параде перед лицом самого кайзера.
Ефрейторы покорно терпели его присутствие, ничем не выражая своего недовольства этой внезапной муштрой, рядовые за его спиной крутили у виска пальцем. Разнесся даже слух, что французские лазутчики, с которыми дрался унтер-офицер Корф этой ночью, метким выстрелом серьезно повредили ему голову. На слухи Дирк внимания не обращал. Каждый офицер должен быть иногда въедлив до остервенения, чтобы отряд не распускался. Даже самый добрый отец иногда должен браться за ремень. Не для того, чтобы причинить боль любимому отпрыску, а для того, чтобы тот всегда помнил об этой возможности.
