В то же время Дирк отдавал себе отчет в том, что вовсе не командирский долг заставил его провести столько времени среди подчиненных. Глупо лгать самому себе, особенно когда ложь эта сочится крупными каплями, как вода из поврежденного кожуха водяного охлаждения. Он просто не хотел возвращаться в штабной блиндаж «листьев» и искал всякую удобную причину, чтобы этого не делать. Там, в блиндаже, на импровизированной лежанке из куска брезента, лежал вытянувшийся бледный Крамер.
Мертвый Крамер. Который скоро откроет затуманенные глаза.
– Так что за крысы? – спросил Дирк у Брюннера.
Фельдфебель усмехнулся, не отрываясь от работы. Руки его сновали с удивительным проворством, говорил он или же молчал.
– Вы, наверное, не знаете… Вполне понимаю. Тоттмейстер Бергер вряд ли хочет, чтобы новость расползлась окрест. Такие новости – они, знаете ли, похлеще чумы будут. Чума, хе-хе… Каламбур, можно сказать. Только пахнет от него, как от… Что? Да, конечно. Гости к нам прибыли, господин унтер. Так-то. На «Мариенвагене», дюжина душ. Не видали? Ну еще бы, такие в дверь не позвонят… Напротив, укрылись где-то в тылу и ведут себя тихо, как мышки под полом. Кстати, даже домашние мыши не такие уж невинные зверушки, как многим кажется. Кто-то думает, что они годны только мешки точить да свечи грызть, а на деле… Был у меня один покойничек пару лет назад, смертельно раненный в бою за какую-то деревеньку. Оставили его сослуживцы в домике, да не заметили, что мыши там так и шныряют. А потом, когда тоттмейстер за какой-то надобностью этого бедолагу поднял… Смех и грех, сточили, как головку сыра. Не солдат, а пугало, мяса на костях одни остатки, глаза нет, да и от лица мало что осталось. Я так тоттмейстеру и сказал, мол, делайте с ним что хотите, а я умываю руки. Господин Бергер, спасибо ему, вошел в положение. Сказал: «От такого, пожалуй, больше вреда будет, чем пользы» – и отправил его обратно…
– И что за гости прибыли к нам?
– Гости?
– Двенадцать душ на «Мариенвагене», – напомнил Дирк.
– О, простите, унтер. Впору самому себе голову конопатить, чтобы мысли не выскакивали… Тоттмейстеры. Можете поверить? Дюжина тоттмейстеров. Молодые, кажется, но точно не скажу, я их только мельком видал. Все по форме, в разных чинах. Но точь-в-точь как господин Бергер. Такой, знаете, взгляд особенный… Вроде и заденет мимоходом, а ощущение, как будто бебутом поперек груди полоснули.
– Двенадцать тоттмейстеров… Верно вы говорите, господин интендант, странные гости.
– Господин Бергер в узком кругу изволил выразиться, что это циркулярная комиссия Ордена вроде как полевая инспекция. Да только что ж это за инспекция такая, которая на линию фронта катит, да еще и таким числом? Нет, господа магильеры нигде просто так не возникают, а если возникают, знать, есть тому резон.
Дирка пробрало до костей промозглым липким, как прикосновение чужих пальцев, холодом. Целый отряд тоттмейстеров. Двенадцать посыльных Госпожи.
И все вдруг явились инспектировать «Веселых Висельников»?
– А мертвецы при них есть, не знаете?
– Если и есть, то самая малость. Обслуга, не более того.
Брюннер закончил свою сложную работу и, аккуратно перехватив шов специальным узлом, обрезал нить.
– Славно вышло, – удовлетворенно заметил он, проглаживая узкую вертикальную полосу на впалом животе Дирка. – Как фаршированный гусь, если позволите заметить. Внутри не болтается?
Дирк встал со скамьи и сделал несколько нерешительных шагов, прижав руки к животу. Под тонкой, как пергаментная бумага, кожей что-то едва заметно шевелилось, ударяясь о ребра. Как если бы он съел несколько увесистых, но мягких свертка.
– Терпимо. Спасибо вам за труды, господин фельдфебель.
– А, ерунда. На совесть сработано, долго прослужит. Если на бегу будете чувствовать неловкость, только скажите, я грузики поменяю немного, чтобы центр тяжести, значит, того…
– Значит, скоро быть наступлению?
– Не сомневайтесь. Говорю же, крысы сами по себе никогда не стекаются. Вернейший знак, который каждый фронтовик знает, – если объявились эти твари, значит, скоро накроют им стол. А вопросов стратегии я не касаюсь, какой из меня стратег? Это господин оберст пусть карандашами по карте рисует, мое дело скорняжье…
Дирк еще раз поблагодарил интенданта и, одевшись, вышел из смердящей мастерской. При выходе его ждал Штейн, неумело отдавший честь и доложивший, что присутствие господина унтера очень ожидается в штабе «листьев», о чем считает своим долгом сообщить ему ефрейтор Тоттлебен.
Сообщение было выражено расплывчато, но Дирк понял его смысл и мысленно вздохнул. Конечно, никто из подчиненных не вправе требовать его присутствия в штабе, в любой момент он может сослаться на служебную необходимость и убыть в любом направлении, хоть бы и в расположение первого взвода. Но Дирк знал, что не сделает ничего подобного. Нельзя вечно убегать по открытому полю, когда твоя спина ощущает колючую окружность снайперского прицела, нельзя и убегать бесконечно от проблем. Но бывают такие проблемы, по сравнению с которыми даже сотня вооруженных до зубов французских гренадер может показаться сиюминутной досадной мелочью.
– Иду немедленно, – сказал он Штейну. – Передайте ефрейтору Тоттлебену.
Тоттлебен сам встретил его на подходе к блиндажу. И Дирку не показалось странным, что тот старается держаться снаружи.
– Пришел в себя? – в лоб спросил Дирк.
– Так точно, господин унтер. Около часа назад.
– Что-то спрашивал?
– Пытался. Но я сделал вид, что очень занят, сказал ждать вас. Ходить он еще толком не может, слабость…
– Так всегда бывает. Мертвое тело оживает постепенно. Какая-то там перестройка нервной и мышечной ткани, последствия трупного окоченения…
– Я знаю, господин унтер, – вежливо кивнул Тоттлебен.
Конечно, он знал. Он тоже прошел через это. Как и любой другой мертвец Чумного Легиона. Дирк помнил и собственные ощущения, хотя предпочел бы их навсегда забыть. Голова в такой момент кажется хрустальной пепельницей, заполненной зловонным табачным пеплом, а тело – сделанным из сырого холодного бетона. Сильная апатия, головокружения, затрудненная ориентация. В таком состоянии человек не сразу понимает, кто он и где находится, куда уж ему понять, что с ним произошло.
– Я могу присутствовать при вашем разговоре, – тактично сказал Тоттлебен, – на тот случай, если господин лейте… простите, рядовой Крамер неоднозначно воспримет новость о своем новом назначении.
– Нет, не стоит. Справлюсь сам. Он выдержит.
– Хорошо, господин унтер.
В блиндаж Дирк спустился с тяжелым сердцем. Пусть даже сердце это было давно холодным и лишь понапрасну занимало место в грудной клетке. Крамер был там – сидел на брезенте, уставившись неподвижным взглядом в стену. Но на звук хлопнувшей двери обернулся тут же, значит, рефлексы понемногу восстанавливались. В этом отношении везло не всем. Иные поднятые тоттмейстерами мертвецы оставались сомнамбулами, едва реагирующими на окружающий мир. Мертвое тело и мертвый разум не лучшее сочетание. Таких отправляли обратно, в Чумном Легионе для них работы не было.
