– Отличный подарок фон Мердеру, – сухо сказал Крейцер. – Кажется, старый дурак даже задрожал от радости. Но его можно понять. После всех унижений, что ему пришлось вытерпеть, после сидения в медвежьем углу по горло в болоте, после позорного отступления и не менее позорной для него помощи Чумного Легиона… Наверное, он думает, что сама судьба смилостивилась над ним. Южный фронт прорван… Еще вчера я бы сказал, что это невозможно. Что наши части слишком истощены и соотношение сил ни за что не позволит развить стратегическое наступление. Что ж, даже мертвецы ошибаются. А у оберста и в самом деле отличный шанс. Одним ударом он покроет свои предыдущие промахи и возобновит былое сияние нимба над головой, оставшись в истории пусть не Ганнибалом, но одним из тех, кто в одном из ключевых сражений определил успех всей весенней кампании. Пусть даже сражение это станет наступлением на пустые траншеи.
– Оберст своего не упустит, – согласился Дирк. – Мысль о реванше томит его слишком давно. Кроме того, он наверняка боится, что эту победу у него отберут, что штаб намеренно тянет с уведомлением его об изменениях в расстановке, с тем чтобы отдать кому-то из своих любимчиков победу при Навозной Куче. Он бросится в бой, даже если самому придется бежать со ржавой саблей в руках.
– Мейстер быстро уступил ему это право.
– Да, я заметил. Бергер никогда не был тщеславен.
– Не бывает командиров, лишенных тщеславия, Дирк.
– Но он даже не настаивал. А ведь оберста любит не больше нашего.
– Политические соображения. – От неуместной улыбки на лице Крейцера старый заштопанный шрам изогнулся. – Мейстер укрепляет свои позиции, вот что. Ему нужна сцепка с оберстом, основанная не на страхе того перед Орденом Тоттмейстеров, а на меркантильной, но привязанности. Он просто подарил эту победу фон Мердеру, сам оставшись в тени.
– Делает ставку на будущее.
– Да, именно так. Если Германии в богом проклятом девятнадцатом году и в самом деле вдруг повезет, если наступление не захлебнется во французском мясе, если Фландрия падет… – в глазах Крейцера, темных и бездонных, как амбразуры заброшенного бункера, заплясали огоньки, – это… Черт возьми, возможно, нас с вами похоронят в более приличном месте, а не в этом обрыдлом болоте. Подумать только, даже это кажется мне теперь наградой…
– Хаас опасно сыграл, – сказал Дирк, не слушая его. – Фактически он перехватил и передал мейстеру сообщение своего Ордена. Если это выплывет на поверхность… Я думаю, они придумают для него наказание даже более страшное, чем приписка к мертвецкой роте.
– Будь уверен, оберст фон Мердер не настолько глуп, чтобы раскрывать источник своей информации. Он заявит, что момент для атаки подсказал ему собственный боевой опыт и стратегические чутье. – Крейцер басовито хохотнул. – В любом случае твой приятель магильер не останется крайним. Ну, пошли? Если оберст планирует устроить свою игрушечную войну на рассвете, а нас перегнать на его прежние позиции, мейстер в любой момент может отдать приказ… Нам лучше вернуться к своим взводам и полировать винтовки.
– Верно. Даже если мы будем статистами на чужом празднике. – Дирк собрался было протиснуться вслед за широкоплечим Крейцером в узкий душный тоннель, ведущий к выходу из танка, но вдруг остановился и обернулся к тусклой золотой колбе. – Морри, последний вопрос. Исходя из материалов совещания, как ты оцениваешь наши завтрашние шансы?
Морриган недолго помолчал, переводя туманную формулировку вопроса на какой-то свой внутренний язык. И сказал негромко и оттого еще более весомо:
– Вероятность победы оценивается мной как преобладающая.
Глава 8
Перила были закреплены, мы ждали только Джунга с кислородными баллонами, и тот пришел, хоть и на час позже, чем мы ждали. Но мы были слишком измождены ультрафиолетом, морозом и кислородным голоданием, чтобы корить его. «Смотри, – сказал мне Майкл, кусая черные губы. – Это стена Хэстона-Уилланса. Под ней лежит девять мертвецов. Или мы возьмем ее за шесть следующих часов, или присоединимся к ним, вот и весь вопрос». Я заверил его, что не собираюсь вливаться в их теплую компанию. Там лежал Бойз из сентябрьской экспедиции, а он часто раздражал меня – даже когда был живым. Остаться в его обществе навечно? Нет, благодарю покорно.
Дон Листерман, «Мой бой с великанами»
Если оберст фон Мердер рассчитывал, подобно тоттмейстеру Бергеру, на туман, фландрийский апрель должен был обмануть его ожидания. Белесо-серое небо было чисто, как свежепостиранный платок, и пахло так же – свежестью и крахмалом. Пехотинцы двести четырнадцатого полка, занявшие места в траншеях первой линии, украдкой дышали в ладони и ежились. Разжигать костры и курить приказом оберста было строжайше запрещено. Страх перед вражескими наблюдателями оказался беспочвенным, по крайней мере, Дирк, приникнув к покрытому росой «цейсу», не мог разглядеть во вражеских траншеях ни бликов оптики, ни движения, ни мелькания касок – словом, ничего, что могло бы выдать присутствие в них хоть кого-то.
С расстояния французские траншеи, похожие на изломанные, оставленные плугом линии, выглядели не очень внушительно и явно уступали тем, которые возвели в прошлом кайзерские штейнмейстеры. Но Дирк был уверен, что оборудованы они со знанием дела – все-таки не напрасно сидели в них французы столько времени. Они, конечно, бездельники, но наверняка успели вкопаться в землю достаточно глубоко, чтобы отразить не одну и не две атаки.
Пехотинцы фон Мердера прижались к земле, истончившимися нервами ощущая скорую близость команды, как приговоренный к смерти ощущает близость того миллиметра выбранного свободного хода спускового крючка, который станет последним в его жизни. Ожидание этой команды заставляло их нервничать, тощие тела, обтянутые ветхой истрепанной тканью, подрагивали. Точь-в-точь гончие псы, ощутившие слабость сдерживающего их поводка. Энергия, заключенная в этих щуплых грязных телах, искала выхода – пехотинцы в последние минуты перед боем оправляли на себе амуницию, проверяли гранаты, без всякой необходимости крутили в руках винтовки.
– Вон мои парни, – сказал Крамер, точно забывшись, в голосе слышалась гордость. – Молодцы, не теряются. У них хороший командир, я его знаю. Жаль, не могу шепнуть им слово напоследок. Я всегда держал небольшую речь перед боем.
– Если вас угораздит показаться им на глаза, они рванут вперед с такой скоростью, что уже к полудню перегонят французов… – пробормотал кто-то позади.
Крамер сделал вид, что не расслышал реплику Мертвого Майора. А может, и в самом деле не расслышал. Сейчас он мысленно был среди своих штурмовиков. Они выделялись на общем фоне, как могут выделяться щенки бульдога среди дворняг. На первый взгляд мало чем отличающиеся, такие же оборванные и тощие, они готовились к бою с какой-то обстоятельной и даже демонстративной неспешностью, как если бы собирались к полевой кухне за обедом. Взгляды у них были серые, неприветливые, под такие никто не спешил лезть. Как и раньше, штурмовики двести четырнадцатого полка имели свой взгляд на экипировку. Обвешивались громоздкими связками гранат на специальных крючках, носили саперную лопатку в особом положении, позволяющем мгновенно выхватить ее и разить, как топором, держали под рукой сразу несколько пистолетов. Если для прочих пехотинцев война была выжимающим кишки ужасом, штурмовики видели в ней лишь ремесло. Опасное, грязное, для многих смертельное. И к выполнению своей работы они готовились с обстоятельностью профессионалов. Осталось их совсем мало, хорошо если наберется полный взвод.
