Одна из цепей попыталась залечь. Слишком поздно. Слишком близко она подошла к французским траншеям, перед которыми тянулось ровное, хорошо простреливаемое пространство. Несколько «Гочкисов» беззвучно шевельнулось на своих станках, обратив свои уродливые пасти немногим ниже. Дирк видел, как лопаются головы пехотинцев, тщетно пытающихся вжаться в неподатливую землю, как слетают пробитые каски и дергаются в конвульсиях умирающие. Французские пулеметы просто перемололи их, как огромные жернова перемалывают россыпи пшеничных зерен. Равнодушно, методично, под металлический клекот.
– Ловушка! – Крамер вскочил, лицо искажено судорогой. – Вы что, не видите? Вперед!
«Веселые Висельники» зашевелились в своих траншеях, потрясенные. Накрытый на поле пиршественный стол Госпожи мог потрясти воображение даже того, кто считал ее своей близкой знакомой. Было что-то фантасмагорическое в том, что происходит впереди. Что-то безумное, невозможное и оттого вдвойне страшное. Но приказ вырвал их из мгновенного оцепенения, заставил схватиться за оружие. Колыхнулись стволы винтовок, зашевелились палицы и багры. Приказ Крамера был лишь электрическим импульсом, который привел в движение готовые к схватке мышцы.
– Стоять! – Дирк ударил латным кулаком по грудине панциря, как в колокол. – «Листья», оставаться на местах! Приказ мейстера!
Крамер уставился на него в упор неузнающим мутным взглядом:
– Ты… Что ты, Дирк, такое… Ловушка! Понимаешь, ловушка! Их ждали! Эти выродки шлюх их ждали! Надо поднять взвод в атаку! Не взвод – роту!..
Где-то рядом мелькнуло озадаченное лицо Клейна. Он что-то спрашивал, но Дирку было не до него. Он схватил Крамера за плечо и притянул к себе так резко, что бывший лейтенант едва устоял на ногах.
– Приказ мейстера, – раздельно и четко сказал Дирк ему в лицо. – Мы не можем идти вперед. Мы держим рубеж.
– Ваш мейстер – проклятый безмозглый идиот… – Крамер оскалил зубы, и лицо его враз сделалось жутким, как у тех мертвецов, что показывают в синематографе. – Там люди гибнут! Мои, мои люди! Они же там…
Этот человек не единожды заглядывал смерти в лицо и знал ее особенную усмешку. Но сейчас потрясен был даже он. Слишком чудовищен и масштабен был тот страшный спектакль, наблюдать который пришлось «Висельникам».
– Это не ваши люди, – твердо сказал Дирк, отпуская Крамера. – Помните это. Ваши мертвецы здесь. И они ждут вашего приказа. А я хочу, чтобы вы трезво соображали, когда его отдадите, ефрейтор…
Некоторые пехотные цепи, встретив ураганный огонь, развернулись и попытались отступить. Возможно, в другой ситуации это могло им помочь. Но не сегодня. Казалось, французские траншеи буквально напичканы пулеметами. Ни патронов, ни стволов засевшие в траншеях не жалели. Земля кипела под ногами пехотинцев двести четырнадцатого полка, и воздух над ней гудел от бесчисленного количества свинцовых капель.
– Это разгром, – прошептал одними губами стоящий неподалеку Тоттлебен, опуская свой бинокль, но Дирк отчетливо разобрал каждое слово. – Господин унтер, это разгром. Полк оберста фон Мердера может прекратить сегодня свое существование.
– Ты бы лучше не об оберсте думал, голова-тыква, – Клейн сердито сплюнул, – а о нас! Судя по всему, французов там тьма несметная. Больше, чем мышей на мельнице под полом. И в патронах их не ограничивают.
– Я думаю не об оберсте, а о тех сотнях солдат, которые погибнут сегодня.
– Погибнут из-за него. Это оберст погнал их вперед, как на парад, без развертывания, без многоступенчатого эшелонирования, без артподготовки. Хотел занять французские траншеи побыстрее… Занял, чтобы его… А ну по норам! Пушки!
Клейн не ошибся. Он уловил уханье французских пушек еще до того, как оно стало полноправным инструментом в ужасной грохочущей симфонии боя. Где-то в нескольких километрах от «Веселых Висельников» многотонные стальные махины выплевывали в небо раскаленные снаряды, окутываясь серыми пороховыми облаками. Сейчас эти снаряды крохотными точками неслись где-то в непроглядной высоте, и каждый из них уже знал место, где закончится его путь – в мгновенно распустившемся разрыве земляного цветка.
В небе одновременно вспухли десятки рваных белых облачков. Они плыли между глыбами туч, раздуваясь и оплывая на глазах белесыми чернильными кляксами.
– Вниз, канальи! – рявкнул Клейн, высунувшись из блиндажа. – Шрапнель!
«Висельники» проворно нырнули за бруствер, над которым тут же заплясали густые шрапнельные фонтанчики. Эшман выругался сквозь зубы – несколько шрапнельных пуль дали рикошет от его перископа, отчего окуляр едва не выбил ему глаза. Неподалеку от блиндажа что-то ухнуло, внутрь швырнуло землю и мелкую деревянную щепу. Потом сразу два разрыва накрыли позицию, и Дирк через амбразуру увидел, как взлетают над ровными линиями траншей обрывки маскировочных сетей.
– Собачье племя, мать их в душу… – бормотал полуоглохший Клейн, едва успевший забраться обратно в наблюдательный блиндаж. – По три холеры им и их крысиному отродью до двадцатого колена…
Первый, пристрелочный, залп, хоть и был положен по германским позициям удивительно кучно, большой беды им не принес. Сталь, дерево, камень и земля защитили укрывшихся «Висельников».
Но пехотинцы фон Мердера в поле были беззащитны.
Первый же залп накрыл их, и в усеянном людьми пространстве сложно было промахнуться. Снаряды посыпались с небес вразнобой, как горох, высыпанный кем-то с ладони. Но это должна была быть большая, очень большая ладонь… Разрывы, усеявшие все пространство черно-серыми медленно тающими облаками, смели тех, кто еще стоял на ногах.
Дирку показалось, что его «цейс» раскалился в руках так, что металл стал жечь пальцы. Но выпустить бинокль он не имел права.
Он видел все, что происходило впереди. В поле, которое неожиданно стало пространством между жизнью и смертью.
Какой-то пехотный командир, обезумевший от творящегося вокруг, поднял свой взвод в атаку. Оглушенные стрельбой и канонадой, пехотинцы не могли оторваться от земли, прижимались к ней, забыв про оружие. Командиру пришлось расталкивать их, стрелять из револьвера над ухом, что-то кричать. Он метался по полю боя, крохотная фигурка, почти скрытая ползущими дымными языками, один грамм чистой войны в адском вареве, ее маленькая частичка…
«Лежите, безумцы, – мысленно сказал им Дирк, – не лезьте!»
Он хорошо представлял, что они сейчас ощущают. Солоноватый вкус земли на языке, сползающая на глаза каска и грохочущее пространство, в котором перемешалось все сущее – оглушающее, безумное, вышибающее из головы последние крохи здравого смысла. Там нет «вперед» и «назад», там нет команд и слов. Только воющее от ужаса естество, которое изо всех сил пытается слиться с землей, стать невидимым, маленьким.
Но они поднялись. В своей последней самоубийственной атаке. Нестройно поднялись и, шатаясь, устремились вперед, за командиром. И пулеметы смяли их, срезав под корень угловатые крошечные силуэты. Они падали в беспорядке, в разные стороны, как игрушечные солдатики, отброшенные детской рукой. Кто-то умер сразу, кто-то позже, захлебываясь в сотрясающих тело конвульсиях. Командир пережил свой взвод на несколько секунд. Короткая очередь раздробила ему грудь, и он осел мешком, враз сделавшись спокойным и неподвижным.
