Возможно, лейтенант в конце концов забыл бы про него. Менно был нескладен и неумел, но исполнителен, а чуткость его могла дать фору любому ротному геофону. К тому же, он провел в подземелье уже три месяца — тот срок, когда позволительно уже именоваться настоящей «крысой», а не «крысёнком». Возможно, лейтенант проникся бы к нему подобием уважения и прекратил издевательски именовать «господином штейнмейстером». Если бы Менно сам не обратил на себя его гнев.
Случилось это в один непримечательный день, похожий на все прочие как одна земляная песчинка похожа на другую. Менно работал «на ногах», сопровождая одну из проходческих групп. Тяжелая, выматывающая работа. Если на взводной станции прослушки, отнесенной далеко в тыл, можно было расположиться с относительным удобством, пусть даже имея из всей обстановки лишь грубо сколоченные нары и настил, работа «на ногах» никаких удобств не предполагала вовсе. Она означала, что целый день, а то и больше придется провести в темных штреках переднего края, куда не подвели даже электричества, идти по колено в ледяной воде и дышать воздухом, тяжелым и не способным насытить.
Проходческая группа прокладывала фальш-туннель. Вооружившись заступами и лопатами, саперы вели второстепенную ветку, намеренно не маскируясь и производя больше шума, чем требовалось. Ход этот никогда не окончился бы минной галереей и предназначен был лишь для того, чтоб сбить с толку английскую прослушку. «Пусть понервничают, — посмеивался лейтенант, размечая пунктиры фальш-туннелей на своей схеме, — Пусть подгонят контрмины и заставляют своих слухачей вслушиваться до крови из ушей. Пусть готовят рубежи и считают, что угадали наше главное направление. Нам это лишь на руку. Пусть не считают себя самыми большими хитрецами на планете!..»
Через неравные промежутки времени саперы, тяжело дыша, откладывали свой инструмент и замирали, превращаясь в зыбкие подземные тени. Тогда наступало время Менно. Он приникал к слизкой и холодной, как змеиная шкура, земляной стене, и пытался ощутить исходящую от нее вибрацию. Не копают ли англичане навстречу? Не готовят ли засаду? Не подводят ли контрмину?
К тому моменту Менно уже умел определять обычные звуки подземелий и отсеивать их, обнаруживая те, что грозят настоящей опасностью. Знал, как сотрясается порода от работающего бура, даже тогда, когда его из предосторожности пускают на малых оборотах. Знал, как ощущаются шаги ног в тяжелых английских ботинках. Мог уловить шорох, который часто возникает, если тащить по земле тяжелый, набитый взрывчаткой, ящик. И еще знал, как воспринимается внутреннее напряжение недр, грозящее обвалом.
Работа была отупляющей, монотонной, и равномерный стук заступов в темноте лишь глубже погружал Менно в подобие тяжелой и мучительной дремы, когда сознание, пытаясь покинуть тело, беспомощной мухой билось о прозрачные, но мутные, как кухонное окно, своды. От постоянного холода сводило ноги, а кости казались хрупкими, способными лопнуть от неосторожного шага. Менно спрятал зябнущие руки за пазуху и, выбрав место посуше, привалился спиной к земле.
— Эй! Штейнмейстер! — окликнул его Кунце, здоровяк из второго отделения, — Послушай-ка землю.
Менно, вытянув из-за пазухи только отогревшиеся было ладони, покорно приложил их к стене, покрытой ледяной испариной, сам при этом едва держась на ногах. Он провел целый день в узких невентилируемых туннелях, к которым, вдобавок, пришлось пробираться через затопленные участки, и был уверен, что с минуты на минуту просто упадет в обморок, обеспечив взвод свежей темой для шуток на следующую неделю.
Земля молчала.
Он ощущал тысячи шорохов в ее огромном теле, но ни один из них не казался опасным. Разве что… Менно попытался сосредоточиться, хоть на секунду выгнав из тела проклятый холод. Вот этот шорох, что ближе прочих, вполне мог быть отзвуком человеческого шага. Или же шорохом крысы в тоннеле. Крысы не любили тоннелей, находя их, видимо, слишком глубокими и холодными, но иногда шли следами саперов, отыскивая следы человеческого пребывания — остатки сухого пайка, свечные огарки и консервные банки с остатками жира.
Звук повторился несколько раз, но чутье Менно, ослабшее и едва ему подвластное, не могло объяснить источника этого звука. Он слишком устал. Порой ему казалось, что если он не найдет в себе сил оторваться от стены, то сам превратиться в камень. Уродливую статую из гранита, навеки прикованную к своду.
Человек? Или крыса?
— Ну же! — поторопил Якоб нетерпеливо. Он был тощий, жилистый и серый, как колючий подземный корень, сразу видно, из шахтеров. Особенная порода, особенная манера, даже взгляд, и тот особенный, отливающий нефтью, — Ты там что, симфонию подземную слушаешь?
Менно молчал. Он догадывался, что произойдет, если он объявит тревогу.
Тревога «на ногах» — это всегда плохо. Придется сразу же останавливать работы, фиксировать в блокноте время и располагаться прямо в штреке с оружием наизготовку. Надолго, может быть, на половину ночи. Ждать, когда с верхнего уровня спустится лейтенант или кто-нибудь из унтеров. Только после этого будет принято решение — вести тоннель дальше, прекратить работы или установить особый режим бурения. И все это время он, штейнмейстер, будет сидеть здесь, вслушиваясь до одурения в мерзлый камень, до тех пор, пока ладони, потеряв чувствительность, не сделаются синевато-багрового оттенка.
Лучше бы тревоги не поднимать. Тогда можно будет вытерпеть еще час или полтора, вернуться на негнущихся скрипящих ногах в казарму и мгновенно выключиться на тюфяке, полном гниющей соломы, наслаждаясь прерывистым гулом вентиляции и тусклым светом ламп. Хорошо бы еще перехватить кружку горячего чая, но это уж как повезет.
— Тихо, — сказал Менно непослушными губами, — Все тихо. Ничего не слышу.
— Тогда отлипни от стены, — буркнул Якоб, перехватывая узловатыми пальцами рукоять заступа, — Работать надо. Четыре метра до смены. А глины столько, что хоть на хлеб мажь вместо варенья…
Менно с облегчением занял свое прежнее место на куче рыхлой земли. Единственное место в тоннеле, где ноги не торчали в воде. От этого было немногим легче — ботинки все равно не сохли, продолжая стискивать щиколотки ледяными кандалами.
Он даже успел немного задремать, когда все случилось. Земляная стена, в которую с глухим скрежетом врезались стальные когти заступов, казавшаяся неприступной и твердой, вдруг стала рассыпаться комьями прямо на глазах. В провалах мелькнули оранжевые сполохи электрических фонарей, такие яркие, что глаза мгновенно усеяло острыми колючими занозами, раздались лающие крики на английском языке.
Перестрелка в подземных норах кажется суетливой и нестрашной. Каменные изгибы быстро гасят звук, превращая выстрелы в глухие хлопки. Менно не сразу сообразил, что происходит даже тогда, когда в земляной стене, на которую он опирался спиной, набухло и мгновенно лопнуло несколько фыркнувших земляным песком язв. Одна из пуль с мягким звоном прошила карбидный фонарь, сбросив его в воду, где тот сердито зашипел, выплевывая на поверхность пузыри. Остались лишь узкие шпаги ручных фонарей, скачущие по стенам, пересекающиеся, выхватывающие из темноты незнакомые перекошенные лица.
